Конан и битва бессмертных

Туша царедворца недвижимо лежала на шелковом травяном ковре, и к ней, с гиканьем и радостными криками, спешили уже бандиты. Расстояние от них до Кумбара было несколько меньше, чем от варвара до него же, но они перебирали своими ногами, а за Конана этим занимался могучий вороной, так что к бездыханному телу старого приятеля он прибыл первый.

Соскочив на землю, киммериец кинул быстрый взгляд на рану сайгада, из которой торчала стрела, определил ее как незначительную или смертельную — ибо крови видно не было, но и признаков жизни тоже, усмехнулся зло и двинулся навстречу разбойникам. Меч в его полусогнутой руке сверкал уже не весело и свободно, как пару мгновений назад, а угрожающе, яростно — как обычно в последний миг перед битвой. Первобытные дикие чувства, клокотавшие в мощной груди варвара, словно передавались мечу и мутными всполохами пробегали по синеватому гладкому лезвию; смерть — он ощущал это кожей — трепетала на самом кончике клинка в ожидании первой жертвы, и Конан знал: ей не придется ждать слишком долго.

Через несколько шагов выяснилось, что бандитов не десяток, а почти вдвое больше. Часть их выползла из-за деревьев, с удовлетворением обнаружив, что противник один, а с досадой — что он вряд ли везет в своем дорожном мешке что-либо ценное, так как вид его был хотя и грозен, но не богат. Заросшие щетиной, озлобленные и голодные, они медленно, молча шли к киммерийцу, по дороге рассеиваясь так, чтобы взять его в круг. Сине-зеленые куртки их — явно дезертиров из малочисленного войска туранского города Шангары — цветом и впрямь напоминали одеяние здешних землепашцев, зато кинжалы, мечи и сабли, зажатые в крепких руках, ничуть не походили на мотыги или лопаты.

Им исход битвы представлялся яснее ясного: этот огромный синеглазый варвар с обветренным смуглым лицом, конечно, славный воин, но против них ему никак не устоять. Привыкшие добывать себе хлеб оружием, они были уверены в себе и своей удаче — так же, как и он был уверен в своей. Уверенность их все же была разного свойства. За двадцать девять лет жизни Конану многажды доводилось участвовать в схватках и посерьезнее, чем предстоящая сейчас, но всякий раз — он отлично это понимал — могла стать последней.

Так и ныне: даже юнец, впервые взявший в руки меч, знает, что порою один воин может одолеть сотню, хоть чаще случается наоборот, и — тот же воин может погибнуть от случайного укола копья, или пасть жертвой обмана, или… Да мало ли в мире этом причин для переселения на Серые Равнины!.. Поэтому варвар, хотя и ценил свою силу и ловкость достаточно высоко, допускал возможность поражения, а главное — был к нему готов.

Видел ли сейчас суровый Кром сына своего, нет ли — Конан надеялся, что все-таки видел, — но первый удар сразу попал в цель. Здоровенный детина, примерно одних лет с киммерийцем, едва подняв свой меч, рухнул на землю с разрубленной до шеи головой.

Разбойники взревели. Звон оружия — привычная музыка и для них и для их противника — заглушил все мирные дневные звуки. Заблестели в солнечных лучах клинки, засверкали злобой и жаждой крови глаза, и в яростной битве сошлись наконец две силы, как штормовая волна сходится с берегом, а молния с землей.

Меч киммерийца рубил, сек и колол без перерыва. На каждый его вздох приходилось по несколько взмахов; клинок, уже окрашенный в алый цвет, вонзался в плоть с хрустом и чавканьем, и пьяный запах крови всасывался в поры, разогревая ненависть…

Пока Конану удавалось отбивать атаку за атакой. Трое противников его уже валялись на политой кровью земле без жизни, четверо раненых со стонами пытались отползти от круга битвы, но их же взбудораженные, охмелевшие от ярости, от безумного стремления разорвать врага на части собратья, толкаясь, топтали их. Рой серебряных лезвий вился над варваром; глухое рычанье, перемешанное с воплями отчаяния и гневными выкриками, оглушало; смерть была со всех сторон. До сих пор ни один клинок не коснулся тела Конана, не взрезал его одежды, его железных мышц, и все-таки пришло то мгновение, которое рано или поздно обязательно должно было прийти: в очередной раз разворачиваясь вокруг своей оси, киммериец спиной задел сразу с полдюжины остро наточенных кинжалов. Туника его, заправленная в штаны, тут же намокла и прилипла к коже, горячие струи крови потекли по ногам, наполняя сапоги.

Еще яростнее засвистел в воздухе меч варвара. И он был опьянен этой внезапной дикой схваткой, а сейчас еще опасался потерять силы от ран — тогда точно он нашел бы здесь свое последнее пристанище. В один момент выхватил он из-за пояса кинжал, сжал рукоять его в левой руке и сам кинулся на противников, стремясь поразить их не только умением своим, не только ловкостью, но еще и напором. Мощь его могучего крупного тела вмиг смела четверых бандитов, по которым он прошел еще пару шагов вперед, вырываясь из замкнутого круга. Отчаянный вопль был доказательством того, что он принял верное решение.