Конан и битва бессмертных

Только мелькнув, эта мысль сразу растворилась в теплой волне забвения; черты знакомых лиц расплылись и стерлись, прекрасная пустота заполнила пространство, предназначенное Создателем для накопления знаний и образов; Белка скривил в улыбке тонкие губы и провалился в спасительный сон… Проклятие колдунов? Что это?

* * *

Половина солнца, ослепительно яркого, желтого, еще совсем не горячего, показалась из-за горизонта, одним только светом согревая землю. Легкий теплый ветерок носился где-то меж верхушек деревьев, играя с листьями, время от времени падал вниз и снова взмывал в голубую высь, к равнодушно „скользящим по небу облачкам, пухлым и белым, словно раскормленные северянки.

Кумбар ликовал. Первый раз за много лет выехал он за пределы Аграпура и теперь вовсю наслаждался буйной природой родной страны, удивляясь ей неустанно, восхищаясь и гордясь. Конечно, в Киммерии не было, да и не могло быть, так зелено и пышно, но Конану его горы, сопки, болота и серое влажное небо нравились ничуть не меньше, чем сайгаду его отечество-сад. Поначалу, когда царедворец в экстазе попытался привлечь и его к любованию красотой природы, он огрызнулся, но затем отвлекся своими мыслями и более уже приятеля не слушал. Иногда, правда, восторженные вопли, издаваемые сайгадом, сбивали его с толку, но браниться со старым, выжившим из ума солдатом по этому поводу он не желал — бесполезно. Если бы тот мог замолчать, то давно бы уже замолчал…

«Хо! Ха! Ого-го! У-y-y-y!.» Бурные чувства Кумбара так и рвались на волю. Оглядываясь на варвара, что, угрюмо хмурясь, ехал на полшага позади, он искренне жалел его, чья родина знала лишь дожди да туман, полагая, что только из упрямства Конан не желает признать великолепие Турана. «Хо-хо-хо! P-p-pa! Ух!..» Сайгад вертелся на своей буланой крепкой кобылке так активно, словно его поджаривали снизу. И то сказать, он впервые увидел родные края, а сие всегда приятно…

— Посмотри, о варвар, впереди горы Ильбарс — олицетворение могущества моей державы! — выспренно заявил царедворец, махая пухлой дланью перед лицом Конана, который любые горы — и Ильбарс в том числе — считал всего лишь досадной ошибкой богов, что при сотворении мира забыли разровнять некоторые земляные насыпи. — Перед ними стройные ряды дерев, словно суровые стражи выстроились в караул! А еще раньше… О, какая прелесть, ты посмотри, — Кумбар вытер слезу умиления, — кучка добрых землепашцев! Они бороздят чернозем своей родины для того, чтоб я и другие могли есть хлеб и рис и…

— Это не землепашцы, — пробурчал Конан, вытягивая и а ножен меч и критически осматривая два дня нечищеный клинок. — Это разбойники.

— Нет, не разбойники, — сварливо ответил сайгад. — Видишь, в их натруженных руках блестят мотыги…

— Мотыги не блестят. — Киммериец раздраженно сплюнул на воспетый Кумбаром чернозем. — А это — мечи или сабли, я отсюда не могу разглядеть. Клянусь бородой Кроме, старый ты дурень, они заметили нас прежде, чем ты их, и сейчас наверняка собираются покрошить нас прямо у подножия твоих вонючих гор!

— О-о-о… О, варвар, как ты недоверчив… Разбойники, говоришь? Ну-ка, поглядим!

И он понесся вперед так резво, что Конан не успел и моргнуть, как широкая, закрывавшая ему дорогу фигура старого приятеля превратилась в жирную точку, что размахивала руками, привлекая к себе внимание бандитов.

Фальшивые землепашцы, кои и впрямь деловито копошились у самого строя деревьев, заметив отважного царедворца, насторожились, замерли, но — только на миг. Сразу затем они пришли в движение, поняв, что из засады ничего не выйдет, и туша, несущаяся на буланой и издающая пронзительные визги, направляется именно к ним — непонятно, правда, с какой целью…

Выругавшись, киммериец пустил вороного вскачь, в надежде если не догнать Кумбара, то хотя бы грозным видом своим отпугнуть от него бандитов — в том, что это были все-таки бандиты, Конан не сомневался.

Он мчался по равнине во весь опор, на ходу выхватив из ножен меч и держа его чуть в стороне, так, что лезвие сверкало на новорожденном солнце и слепило глаза. Твердые губы его напряглись и сжались в узкую полоску, брови сдвинулись у переносицы, а в зрачках вспыхнул злобный и радостный огонь. Варвар никогда не был против хорошей драки, особенно если чувствовал себя вполне правым, а эта драка обещала быть жаркой — разбойников он насчитал с десяток, и вроде бы за деревьями мелькали еще чьи-то тени, числом пока неизвестные… Он рыкнул — негромко, дабы не выпустить из себя пыл, который уже согрел сердце и погнал по жилам кровь, и сильнее вонзил пятки в лошадиные горячие бока. Вороной всхрапнул, длинные ноги начали резче рассекать воздух, и…

В этот момент душераздирающий вопль словно стрелой пронзил грудь варвара.

Глава III

Кулем свалился сайгад с буланой кобылки, что по инерции пробежала еще несколько шагов и только потом в растерянности остановилась, оглянулась на незадачливого седока своего.