Конан и Алая печать

— Мужчины всегда чем-то заняты, — пожаловалась Ринга Эрде. — У них никогда не хватает времени. Досадно. Они сами не понимают, что упускают. Ты хотела мне что-то сказать, верно?

— Говори, пока она понимает, — толкнул меня Клейн.

К сожалению, мне было нечего сказать. Мать, конечно, вела себя странновато, но безумной не выглядела!

Не спрашивать же напрямую, что с ней случилось!

— Я пришла тебя навестить, — мой пересохший и намертво прилипший к гортани язык наконец задвигался. — Мама, я… Нам не хватает тебя. В доме пусто. Отец тоскует, хотя не признается. Мама, — я хотела подойти ближе к решетке, но Клейн уронил мне тяжеленную руку на плечо и отодвинул назад, — мама, неужели с нами, со мной и Вестри случится такое же? Или у твоей болезни есть какая-то иная причина? Я должна найти средство вытащить тебя отсюда! Подскажи, если можешь!

Женщина с другой стороны решетки задумалась, наклонив голову набок. Подняла правую руку, как гребнем, провела выпущенными когтями по всклокоченным волосам. Искоса поглядела на меня, словно хитрое животное, ищущее путь к бегству.

— Маленькая храбрая Долиана, одна против всего света, — с коротким смешком произнесла она. Этот характерный иронический смешок всегда принадлежал ей и только ей. — Ничего ты не добьешься. Так должно быть. Я сама виновата. Радуйся — у тебя в запасе имеется по меньше мере сотня лет яркой и запоминающейся жизни. Какая разница, что случится потом?

— Есть разница! — упрямо возразила я. — Мама, ты что-то знаешь? Нечто, о чем не хочешь никому говорить? Скажи мне. Я не проболтаюсь.

Мать оттолкнулась от решетки и исчезла в глубине комнаты.

Мои глаза привыкли к темноте, и теперь я видела, как она бродит взад-вперед, мотая головой и время от времени пританцовывая. Словно не имело никакого значения, что она заточена в подвале собственного дома, а ее разум распадается на тысячи осколков.

— Ступай к отцу, — вдруг отчетливо произнесла она.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — оторопела я. Мать, не обращая на меня внимания, нараспев продолжала:

— Беги к морю, к красным соснам над рекой. Красное, все красное… Красное сияние льется с другого конца времен. Сияет и живет. Это печать. Алая печать!

— Где живет красное сияние? Какая еще печать? — в отчаянье я ухватилась за единственную понятную фразу. — У моря, где растут сосны?

— Оно здесь, — Ринга сжатым кулачком постучала себя по голове. — И здесь, — взмахом руки она обвела широкий круг. — Здесь-здесь-здесь!

— В городе? — предположила я.

— В Лан-Гэлломе, — с внезапным презрением отчеканила моя мать. — Над морем. Никакое зло там не тронет тебя. Беги и спрячься!

Слово «Лан-Гэллом», если я правильно разобрала, мне ничего не говорило. Понятно только, что это место — область, город или поселение — расположено где-то у моря. Значит, на Полуденном Побережье.

— Но сияние? — решилась переспросить я. — Где искать красное сияние? И что за алая печать?

— Оно любит власть, — задумчиво ответила госпожа Эрде. — Где сердце власти, там его обитель. Затаившееся и холодное.

Она внезапно закружилась посреди темного подвала, раскинув руки и запрокинув голову назад.

Сделав два-три круга, остановилась, словно забыв обо мне, гибко опустилась на пол и принялась вполголоса напевать.

После некоторого раздумья я узнала язык — разновидность старинного зингарского диалекта. Песни же такой я никогда не слышала.

На холмах зеленый вереск не укроет меня,

в синий омут головой я и сама не уйду,

не возьмет меня земля, не удостоюсь огня.

Впрочем, это безразлично — как я не пропаду…

Она подняла голову и запела громче, явно обращаясь ко мне:

И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру,

Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.

Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру,

Я сияние звезды, что зажигает ночь.

И когда я стану нищей для ночных мотыльков,

И когда я стану пристанью болотных огней,

Назови меня, приду на твой немолкнущий зов,

Не отринь меня, поелику ты тех же кровей!..

Я попятилась.

Что я здесь делаю, в старом, сыром подвале, в обществе зверообразного громилы и потерявшей разум женщины, поющей на давно забытом наречии и играющей в непонятные загадки?

Бежать, скорее бежать отсюда!

Шарахнувшись назад, я едва не опрокинула фонарь и неуклюже побежала к выходу. Вслед мне летел чистый, язвительный смех Ринги Эрде и добродушное ворчание Клейна, уговаривавшего мою матушку вести себя спокойно, тогда он обязательно принесет ей молоденькую, отборную курочку. Их голоса эхом отдавались от стен и потолка, и долго преследовали меня — даже когда я выбралась во двор и вбежала в дом.

Вестри, похоже, видел, как я ходила в подвал, но никому не сказал.

9 день Первой весенней луны.

Перерыла имеющиеся в библиотеке сборники чертежей земель Полуденного Побережья и старательно перелистала записки известных путешественников — от Орибазия Достопочтенного до Саллюстия из Мерано. Искала название «Лан-Гэллом». Такового не обнаружила.

С отчаяния сунулась в редкий толстенный фолиант нордхеймских сказаний — в конце концов, Ванахейм тоже имеет выход к морю и на тамошнем побережье вполне могут расти сосны.