Конь в малине

– Вот видишь, – говорит, – как все просто!

– Просто, – говорю, – срать с моста…

Типа – во привязалась, клещами не отдерешь!

– И все-таки, – не отстает. – Хочешь стать по-настоящему удачливым? Как тебе и не снилось!

– Я, – говорю, – тебя хочу.

– Меня – нельзя! Удачу – можно! – Глаза у нее вдруг загорелись, что твои фары. – И торговать, – говорит, – удачей можно. Заработаем много денег, а там, глядишь, и меня можно станет.

– А где мы, – говорю, – удачу-то на продажу возьмем? Разве с дьяволом столкуемся…

Типа, опять шучу. А она, вижу, не шутит.

– Зачем с дьяволом? У младенцев возьмем. У тех, про кого люди говорят – «в рубашке родился».

Тут мне как-то обломно стало. Будто не допил… В натуре, у девочки крыша съехала.

– Пойдем, – говорю, – работать.

Она вновь осветила меня глазищами, окурок раздавила.

– Пошли, – говорит.

Потом, когда ее в кабинете не было, я Илюхе Свидерскому звякнул.

То, се, как жизнь, хоть жмись!..

– Ты чего, – говорю, – мне про Альбину намеки строил? Типа – осторожен будь.

– А ты, – отвечает, – залезть на нее не пытался?

Так я, думаю, тебе, фонарику, и сказал!..

– Давай, – говорю, – завязывай ходить вокруг да около. Я тебе не целка четырнадцатилетняя… Колись насчет своего предупреждения!

Он опять мямлить начал. А потом и говорит.

– Мне, – говорит, – Маргол, некогда сейчас. Давай завтра вечерком в «Пушкаре» встретимся. Давно не виделись. Полбаночник раздавим, заодно и потреплемся.

Ну что же, завтра так завтра.

18 июня

Сегодня умер Илюха Свидерский. Ночью, в собственной постели. Мотор отказал.

С одной стороны, повезло мужику – не мучился. Лучше уж так, чем от рака или цирроза печени загибаться.

Я узнал только после обеда, когда ему насчет стрелки позвонил. Типа – не изменились ли планы?..

Потрясен! Мужик двухпудовую гирю каждый день над головой ворочал. И не курил. Нет слов, одни буквы!

20 июня

Сегодня Илюху отвезли на Южное.

Я смотался, отдал последний долг. Забежал и к папе с мамой, положил цветочки на могилки. Почти пять лет тут не был, козел! Жизнь проклятая, на кладбище некогда съездить!

Поминки были у Илюхи дома. Светка его рыдала. Двое пацанов осталось, тринадцати и одиннадцати лет. Обломно ей придется теперь, если замуж не выйдет. Дал пять сотен, поблагодарила.

Альбина ездила на кладбище вместе со мной. Переживает. Не знаю, что у нее с Илюхой было, да и по барабану мне. Хотя, если Альбина еще девочка, то ничего в постельном смысле между ними и не было.

Взгрустнулось. Все-таки мы с Илюхой не враги. Были, твою маковку!..

С тоски принял лишнего. Пришлось вызвать водилу из службы проката. Сначала завезли Альбину. Оказывается, он в самом центре живет, на Рубинштейна. Так себе райончик, одни дворы-колодцы. Хотел напроситься в гости, обломилось. Мама, мол, не любит мужчин. Старая песня…

Пришлось катить к себе. С шофером расплатился около дома. Машину в гараж воткнул сам, вписался. Посидел там, покурил. Не оставляла мысль, что и сам типа в могиле. Не люблю я эти подземные гаражи, земля над головой…

24 июня

Братаны, угар!

Все оказалось неспроста. Все оказалось настолько НЕСПРОСТА, что кони бросить можно.

Однако будем соблюдать порядок в изложении.

Вчера к нам на «скорой» привезли рожать одну девицу. Из тех, у кого бабок нет. В качестве социальной помощи – то есть за счет клиники. Одиннадцатая из тех двух десятков, что нам предписаны комитетом по социальной политике. Девице – семнадцать, в свое время почему-то не отскоблилась.

Альбина во время осмотра была какая-то заторможенная, пришлось даже пару раз пнуть ее под зад. На словах, конечно…

К вечеру дошло до родов. Принимал я.

Девица оказалась хлипкая, таз, будто мышиная норка. Орала, как зарезанная… Альбина же спит на ходу. Да еще и движется, словно ей только что целку сломали. Только – «Извините, Виталий Сергеевич!» При посторонних мы с нею на «вы», какие бы слухи там про нас не распускали. Впрочем, грубых ошибок не было. Тем не менее роженица едва богу душу не отдала. Однако врешь – у меня не умрешь! Но ребенка, увы, не спасли.

Закончилось все. Отправили мамашу в реанимационный бокс, трупик, само собой, в холодильник. Ко мне лезут с утешениями. Послал я их всех туда, откуда недавно младенца вынули, ушел к себе в кабинет. На душе погань. Влил внутрь полстакана девяностошестиградусного, закурил.

Стук в дверь. Заходит Альбина.

– Садись, – говорю.

Стоит, будто лом проглотила.

– Зла, – говорю, – на тебя не держу, но чего ты, бл…дь, сегодня ползала так, будто тебя только что рота десантников отжарила?

Молчит. Потом задирает халат.

Гляжу, у нее правая нога ниже трусов перебинтована. У меня ливер чуть из груди не выпрыгнул. Вскакиваю.

– Что, – говорю, – с тобой случилось?

А она так это ручкой сделала. Типа – сиди!.. И начинает аккуратненько бинт снимать.

Гляжу, у нее под бинтом стекло проглядывает. Я офонарел, понять ничего не могу.

А она, по-прежнему молча, бинт смотала и протягивает мне то, что под ним пряталось. Коробочку стеклянную. Вернее, хрустальную шкатулочку – я такие как-то в ювелирном видел.

– Что это, – говорю, – такое?

– Удача твоя, – отвечает. – Открой!