Конь бѣлый

— Что ж, Алексей Александрович, я понимаю… Этот кровавый город хорошие люди строили, напоминает, согласен. Только отвыкать надобно. Вон колокольня — поднимемся?

Долго считали ступеньки, отдыхали, наконец добрались. Город внизу лежал в дымке, зеленые окраины смотрелись близко, воздух был напоен свежестью и влагой.

— Как славно, как мирно… — с хрустом потянулся Бабин. — Помните, у Лермонтова? «Воздух чист, прозрачен и свеж, как поцелуй ребенка».

— Я решил: если откажут — будем искать сами. Надеюсь, вы согласны?

— Полковник, вы идеалист! Розыск убиенных — это не посольские разговоры подслушивать… Вещественные доказательства преступления — это, знаете ли, мало кому дано.

— Тела не есть «вещественные доказательства», ротмистр. Для меня, во всяком случае. Найдем, Бог даст…

— А с другой стороны? — рассуждал Бабин. — Ну хорошо — большевики, да и весь революционный аспект: меньшевики, эсеры, анархисты… Вы подумайте: им Бог не дал ничего, кроме зависти и жадности, да еще претензий безмерных, и они режут соседей и друзей, родственников, детей не щадят. Они нажрались идеей и как кокаина нанюхались, и маршируют в никуда и всех за собой утаскивают. И нет лекарства, нет противоядия! Почему? А потому, что русский человек из сказки вышел и любой дряни верит, раскрывши рот. Эх, полковник… Вот мы с вами обнимемся когда не то — как здешние жители говорят — на этом, так сказать, берегу и побредем на тот… А возврата уже не будет. Никогда.

— Петр Иванович… — мрачно посмотрел Дебольцов. — Ваша начитанность — она угнетает. Понимаете? Ничего доброго, один похоронный звон. Экий вы, право… Ни во что не верите.

— Верю, что народ, сидящий во тьме, увидит свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссияет свет. Только это заслужить надо, Алексей Александрович…

* * *

…Часовому у штаба Дебольцов показал «шелковку», полученную от Деникина в горькую память о царе. Вышел караульный начальник, взглянул с интересом: «Зачем же к нам?» — «Объясню полковнику». — «Генералу, — поправил службист. — И смотрите не ошибитесь, мой вам совет, полковник…»

Шли через залы, набитые солдатней, в приемной молодые люди собрались вокруг белого рояля: тоненький, с вдохновенным лицом, шпарил новомодное танго.

— Звуки борделя, — не удержался Дебольцов. — А что, господа, это ведь традиция: в любом городе вино и бабы, а как взяли — дураки будем, если не попользуемся…

— Конспи-иративный… — врастяжку произнес пианист, не прекращая перебирать клавиши. — Ра-азве-едчик… А что, господин разведчик, поглядели на красные тылы? Убедились? Что все к е… матери катится… Может, вам это теперь ближе? — и вдохновенно заиграл «Интернационал».

— Прошу, господа… — прищурился: «Офицеры — адъютантик невысок, щеголеват, аксельбанты».

— Вы кто по чину? — Бабин пригладил усы. Адъютант молча показал нашивку на рукаве.

— Это я не понимаю, — поддержал Дебольцов. — Это — у чехов. А вы претендуете быть русской армией?

— Генерал суров… — нехорошо улыбнулся. — Со мной — можно. А с ним… Он вас расстреляет.

Вошли. Картины на стенах, скульптуры на подставках, огромный персидский ковер. Богатый человек жил…

За столом — в белой исподней рубашке, безликий, только нос торчит. Рядом еще один адъютант — аккуратно чистит яблоко. Почистил, протянул почтительно:

— Пожалуйте, господин генерал.

— Ну? Что? — впился, словно высверлить хотел. Глазки маленькие, ушли под лоб. — Какого вам рожна? — начал грызть яблоко.

Дебольцов протянул «шелковку», Бабин — свое удостоверение.

— Вот оно что… — положил документы на стол. — Ну и что же надобно от нас господину Деникину? Или вот — дворцовой полиции? — посмотрел хищно. — Да мы ваших людей… Как вас там? — снова заглянул. — Ротмистр? Мы ваших людей расстреливаем за преступления, совершенные при царизме. Что вам надо?

— Я требую, полковник, немедленного расследования, — произнес Дебольцов ровным голосом.

— Ко мне следует обращаться «господин генерал», — уперся ладонями в стол, видно было: дрожит от ярости.

— Не знаю. На вас нет погон. Кроме того, мне известно, что покойный император пожаловал вас только «полковником». А лампасы у вас — от коммунистов.

— Подержи-ка, милый… — отдал недоеденное яблоко адъютанту, встал — брюки у него действительно были с лампасами. — Да вы как… как смеете? Это решение законного правительства. Не вам судить!

— Бросьте, полковник. Дирекция ваша — все коммунисты. Только не уважаемые товарищем Лениным. И потому для меня вы только полковник. Я требую расследования. Убита Семья.

— Какая еще… семья? С огнем играете, господа хорошие…

— Семья в России одна: царская.

— Напрасно стараетесь. — Командующий подошел вплотную и покачал указательным пальцем перед лицом Дебольцова, потом ротмистра. — Забирайте ваши бумажки. И благодарите судьбу за то, что не приказываю вздернуть. Вон!

— Что ж, полковник… — процедил Дебольцов, пряча «шелковку». — Господь рассудит нас.

Бабин щелкнул каблуками:

— Честь имею, ваше превосходительство. Погибла Россия.

* * *