Из машины вышли остальные двое. Один — низенький, коренастый, стриженный ежиком, в желтой непромокаемой куртке, которая была ему так велика, что из рукавов виднелись лишь кончики пальцев. Второй — высокий и тощий, с воинственно торчащим подбородком и длинными цепкими руками. Не проронив ни слова, автоматически, словно выполняя ритуал, он швырнул в воздух две пачки разноцветных листовок. Листовки, покружившись, тихо опали на землю и на воду ручья; никто на них даже не взглянул. Парень в зеленой майке снова повернулся к сеньору Кайо.
— Где алькальд? — спросил он.
— Я алькальд, — сказал сеньор Кайо, ударяя себя в грудь сложенными в щепоть пальцами.
— Тогда скажите, где можно собрать людей? Ненадолго.
Сеньор Кайо покачал головой.
— Уууу! — сказал он. — Для этого придется вам отправиться в Бильбао.
— Так далеко?
— А что делать!
Виктор подошел к сеньору Кайо и протянул ему руку.
— Ну ладно, сеньор Кайо, нам пора. Мы поедем.
Парень в зеленой майке вмешался.
— Не верьте этим, — сказал он. — Они хотят отнять у вас землю.
Лоб сеньора Кайо пошел морщинами.
— Вот уж нет, — сказал он. — Земли тут хватит на всех. Видели низину? Все как есть запустело. Двенадцать лет здешние земли плуга не видали.
Парень в зеленой майке взглядом проследил, куда смотрел старик: заросшие сорняком огороды, одичавшие яблони. Сказал убежденно:
— Доверьтесь нам. Мы тут все исправим.
Сеньор Кайо предупредил:
— А ничего не ломалось.
Парень в майке обернулся к своему приятелю в желтой куртке:
— Слыхал, Гойо? Доходяга какой-то.
Лали прервала их:
— Ну, мы поехали.
Парень в зеленой майке оживился:
— Слушай, детка, мы не кусаемся!
Он стал в позу, скрестив руки на груди, и кивком головы обратился к сеньору Кайо:
— Я вижу, эти уже задурили вам голову?
Рафа примиряюще вступился:
— Слушай, Маурисио, давай разойдемся с миром.
— С миром! — завопил Маурисио глумливо. — Слышишь, Гойо? Небось и старику про мир плели. Они всегда: чуть что — за мир хватаются. — Он повернулся к сеньору Кайо:
— Что, старик, плели они тут про мир?
Виктор встал между ними. И сказал, обращаясь к Маурисио:
— Слушай, оставь его, пожалуйста, в покое.
— В покое? Ах ты, гад, в покое! Это тебе покоя хочется. А страна, народ, этот старик — они всем принадлежат. В этом и состоит демократия, так ведь?
Виктор согласился.
— Так, — сказал он. — Дело не в том, что ты говоришь, а как ты это делаешь.
Маурисио повернулся к парню в желтой куртке.
— Слышишь, Гойо? Кандидату не по нутру наши манеры, кандидат приехал добыть голос этого старика. — Он придвинулся к Виктору вплотную, все больше распаляясь. — Но чтобы добыть голос этого старика, ты должен сказать ему всю правду. Сказать ему, что не успеете вы победить на выборах, как тут же сожжете сельскую церковь, а его самого пристрелите у кладбищенской ограды. Прежде всего это ты должен рассказать старику.
Он наклонился, поднял с земли листовку, из тех, что разбрасывал его приятель, и вложил ее в безучастные руки сеньора Кайо.
— Смотрите сюда: если вы хотите порядка и справедливости, голосуйте за эту кандидатуру.
Сеньор Кайо скользнул глазами по мятой бумажке и, упершись кротким, выцветшим взглядом в Маурисио, изобразил подобие улыбки:
— Порядок, говорите? Тут его хватает. Сами видите.
Гойо шагнул было к нему, но Маурисио удержал его за руку. Виктор не сводил глаз с длиннорукавого. Маурисио сказал:
— Слышал? Здорово они его обработали, здорово промыли ему мозги, этот тип начинает действовать мне на нервы. — Он опустил голову и неожиданно, словно отказываясь от какой-то затеи, совершенно другим тоном сказал высокому парню, безучастно прислонившемуся к дверце машины: — Ну-ка, Пепе, налепи тут пару плакатов и поехали. Одиннадцатый час, здесь нам делать нечего.
Высокий подошел к багажнику, открыл его, достал рулон, клей и кисть. Маурисио взял из рук сеньора Кайо листовку, свернул ее в трубочку и сунул себе в рот, как сигарету. Засмеялся:
— Нравится тебе это, старик, или нет, а проглотить придется.
Виктор схватил его за руку:
— Тебе не кажется, что это уже слишком?
Намазав плакат клеем, верзила подошел к глухой стене сарая и прилепил его поверх улыбающейся физиономии лидера. Виктор выпустил руку Маурисио и шагнул к верзиле.
— Не здесь, — сказал он. — Во всем селении другого места не нашел?
Он сдернул плакат и разорвал его. Верзила крутанулся к Виктору и, влепив ему прямо в лицо другой плакат, коленом ударил в пах. Все произошло в мгновение ока. В руках Гойо вдруг появилась железная цепь; вскинув цепь над головой, он с силой два раза обрушил ее на оседающее тело Виктора. Маурисио метнулся за руль, включил газ и распахнул дверцы. Гойо прыгнул к нему, а верзила — на заднее сиденье.
— Давай жми! — крикнул он.
Автомобиль дал задний ход и, стреляя выхлопной трубой, выехал с улицы. Лали и Рафа присели на корточки над скорчившимся на земле Виктором.
— Сволочи, — сквозь зубы пробормотал Рафа. — Ничего не повредили тебе?
Он потянул Виктора за плечи, стараясь поднять.
— Не надо, — сказал Виктор.