Комната на чердаке

— Вот видите, Хаимок был болен, вот почему. Так же, как Адась, — ведь он тоже всего несколько дней бегает, как вы. Но ты, наверно, умеешь делать что-нибудь другое, правда, Хаимок?

Хаимок переступает с ноги на ногу, что-то обдумывая.

— Я знаю сказки… всякие… И разные истории тоже… Когда я лежал в больнице, мне сестра приносила много книг из библиотеки. Так я помню.

Дворников Генек уже не выпячивает презрительно губы. Он слушает. Слушают и другие, внимательно слушают, что говорит Хаимок. Анка сжимает в своей руке руку мальчика, как будто желая ободрить его.

— И можешь их рассказать?

Печальное личико Хаимка оживляется.

— Могу, могу. Я ведь дедушке всегда рассказываю, потому что он слепой и не может читать.

Круг ребят смыкается теснее. Теперь и Хаимок в этом кругу. Он уже не один.

— Про Али-Бабу знаешь? — спрашивают его.

— Про Али-Бабу тоже… А недавно я читал про диких гусей и как один мальчик летал с ними… — робко говорит Хаимок.

Детские глаза загораются любопытством. Здесь, на дворе, единственной книжкой был старый календарь. Но в самом интересном рассказе не хватало последней странички, и никак нельзя было узнать, чем он кончается. А этот Хаимок, подумайте, говорит, что читает много книжек!

Анка кладет руку на плечо мальчика. Это как будто придает ему храбрости. Он чувствует себя в безопасности.

— И еще… я могу сделать солнечные часы… Только это не сейчас… это в полдень надо делать, когда есть солнце.

— И можешь узнать, который час? Какие часы? — расспрашивают Генек и Сташек, те двое, которые раньше больше всех дразнили Хаимка.

— Увидите завтра, — говорит Анка, — а теперь играйте, не все же вам бегать. Можете играть в краски или в золотой шар…

Игр много. Анка уходит наверх. Хаимок остается с детьми. Сначала он — красная краска, потом он держит золотой шар. А потом задает детям смешные загадки. На дворе уже не так шумно, а игры все интереснее…

Адась возвращается домой довольный.

— Знаешь, он нам рассказывал про мальчика, которого карлик превратил в карлика. И знаешь, он нам рассказывал про диких гусей и про гусака, который улетел с ними, — знаешь, такой домашний гусь. Еще он нам рассказывал про таких ворон и еще рассказывал про лисиц, знаешь?

У Адася горят щеки, так все это было интересно.

— А завтра он нам сделает солнечные часы. И мы всегда будем знать, который час. И он сказал, что Генек всегда бил его, а он на него не сердится, и часы будут всех и Генека тоже.

Анка улыбается. Малыш в увлечении размахивает руками. Он ужасно взволнован. Даже Игнась поднял голову от книги и слушает.

Вечером, когда Адась уже спит, раздается стук в дверь. Это сапожник, отец Хаимка, принес сапоги Игнася. Он прибил к ним подметки.

— Сколько вам следует? — спрашивает Анка.

— Сколько следует? — Сапожник стоит на пороге и смотрит красными, воспаленными глазами на Анку. — Ничего не следует. И я хотел вас, панна Анка, поблагодарить за моего мальчика.

Анка краснеет.

— Почему же… Что же тут…

Сгорбленный сапожник покачивает головой.

— Я так огорчался, так огорчался! Он у меня больной, слабенький такой. И всегда ему хочется во двор, к детям. Так дети его дразнили. Этот Генек дворника бил его, и они не хотели с ним играть. Так он приходил домой и плакал, почему они не хотят с ним играть. А сегодня пришел такой веселый: он весь вечер играл с детьми.

— Так и должно быть, — говорит в смущении Анка.

— Должно быть, должно быть, — повторяет сапожник, — а не было. Только сегодня.

— И Хаимок любит играть, — прибавляет Анка.

— А почему ему не играть? Он хороший мальчик, послушный мальчик, а они его так дразнили…

Анка стоит и не знает, что еще сказать этому сгорбленному, печальному человеку.

— Спасибо вам, панна Анка, за моего мальчика. Теперь совсем по-другому будет, когда он может погулять по двору. А то раньше он все в комнате, а у нас тесно и кожей воняет. И он от этого кашлял все больше и больше. Так если вам, панна Анка, надо будет для себя или для брата подметки поставить, так я поставлю. Ведь и вам, панна Анка, тоже ведь нелегко, — говорит сапожник, оглядывая комнатку. — Так я уж пойду. И еще раз спасибо вам за моего мальчика.

— Не за что, — тихо говорит Анка.

— Ой-ой, — качает головой сапожник, — есть за что, и еще как! Это только так говорится: все люди — братья. А ребята всегда дразнили моего мальчика: «Жид, жид!» А вы, панна Анка, объяснили им, так теперь они с ним играют и видят, что он такой же, как все, и сказки знает, и играть умеет…

Сапожник ушел. Анка улыбнулась. Как хорошо, что маленький Хаимок не будет больше одиноко стоять у стены сарая, отверженный! Потому что ведь в самом деле все люди — братья.

«А кто сказал это же так недавно, до сапожника?» — подумала она. Слова о братстве людей прозвучали в ее ушах, как что-то очень знакомое. И только немного спустя она вспомнила свои недавние размышления, все передуманное в то время, когда она была в таком отчаянии, а люди спасли ее и когда благодаря их помощи Адась не остался калекой, а стал опять здоровым, веселым мальчиком.

Глава VII БАБУШКА КАЛИНОВСКАЯ