Комната, которой нет

– Мне надо, извини. Прости, – сказала она, устремляясь к двери. Ребенок отскочил в сторону, заливаясь слезами.

Ольга протянула руку к звонку и посмотрела на девочку.

– Прости. Я войду.

Та бросилась вниз, побежала, перепрыгивая через ступеньку. Вскоре ее дребезжащий голос стих вдалеке. Ольга нажала на кнопку звонка. Знакомая трель, воспроизводимая десятки тысяч раз.

Она подождала и позвонила опять, еле справляясь со своими эмоциями.

Дверь открыл отец, такой же молодой и красивый, как в те времена. В волосах не было седины, а живот, словно у гимнаста, плоский. Отец улыбался, словно только и ждал прихода Ольги.

– Привет, как дела? Входи.

Ольга ступила на коврик перед дверью, и из кухни сразу потянуло жаренной с луком картошкой, свежезаваренным чаем, булочками. Рот затопила слюна, Ольга с трудом ее проглотила. Нахлынули забытые детские эмоции, появилась прежняя легкость, ощущение совсем другого тела, не подвергшегося испытанием времени, девственной плоти, к которой мужчина еще не прикасался. Ольга увидела, что отец внезапно вырос и все предметы стали больше.

Они не увеличились, а я уменьшилась. Сколько мне лет? Скорее всего двенадцать, как той девчонке.

Да это я и есть.

– Тебе, конечно, не надо было приходить, – сказал отец. – Но все равно хорошо, ты молодец.

– Пап, я ничего не понимаю. Дом пустой стоит, вокруг никого, ни души. Куда все делись?

– Здесь только мы.

– Расскажи мне все, – потребовала Ольга.

– Сейчас пообедаем, – сказал отец и закрыл входную дверь. – Пойдем.

– Пап…

Он не дослушал, уходя в комнату, в большую, куда можно было попасть прямо из прихожей. Вторая принадлежала детям, и Ольга увидела, что дверь в нее приоткрыта. В окно льется солнечный свет, у подоконника покачивают ветками клены. В углу на тумбочке работал телевизор, звук был довольно громким – из-за грохота машин снаружи. Ольга вспомнила, что когда она стояла под балконом, квартира казалась покинутой. И ни одного автомобиля на дороге не было.

На кухне возилась мама. Девочка узнала ярко-розовый фартук и волосы, стянутые в пучок на затылке. При взгляде на нее кружилась голова – такой молодой она выглядела. Ольга подумала, что еще немного, и ее психика не выдержит подобных метаморфоз. Федор положил ей руку на плечо, а мать, заметив Ольгу, подошла к ней и поцеловала в щеку.

– Сейчас будем есть. Бледная ты, прямо как смерть. Плохо питаешься?

– Нет, нормально.

– Диетами, поди, себя изводишь?

– Нет, мама.

Из комнаты с воплями выскочил шестилетний Игорь. Он держал в руке пластмассовый самолетик и изображал вой двигателя. Ольга услышала, как сердце пропускает удары. Она не помнила его таким. Вообще не помнила ничего из того, что видит. Игорь подбежал к сестре и стал тыкать ей самолетом в спину.

– Игореша, перестань, – сказал отец.

Ольга поглядела мальчику в глаза, а он показал ей язык. Помахав игрушкой у нее перед носом, Игорь умчался в коридор, потом оттуда выскочил на балкон.

– Папа, расскажи, что здесь было? Что я не помню?

– Не могу. Почему я должен рассказывать? Мы поставили точку, вы с Игорем забыли всю эту мерзость. Пускай тени останутся здесь.

– Нет, – сказала Ольга. – Это может повториться, уже, наверно, повторяется. Как мы можем не знать?

– Тебе только так кажется, Оля. Оно не придет. Комната закрыта навсегда.

– Что? Комната?

Отец нахмурился, потер кожу над верхней губой.

– Я не хочу про это говорить. Все останется здесь – и никогда не вернется.

– Ошибаешься, папа.

– Нет!

– Мама, почему ты молчишь?

Людмила раскладывала по тарелкам дымящуюся картошку и еле слышно напевала. Она даже не посмотрела на дочь.

– Мне сказать нечего, дочик. Мы договорились молчать, значит, нужно держать слово.

– Мне страшно, мама. Я сейчас совсем одна!

– Ты взрослая, выбор за тобой… Если хочешь вспомнить, ты вспомнишь, но мы с отцом не будем тебе помогать. Тебе положить салат?

– Салат?

– Ну. Помидоры, огурчики свежие, масло подсолнечное, лук.

Ольга возмутилась, взорвалась. В физической оболочке девчонки-подростка это было легко.

– Я вас ненавижу! Вы даже меня не слушаете! Я говорю серьезно! Знаете, что со мной случилось?

Федор покачал головой, плотно сжав челюсти.

– Это все вы виноваты!

– Доча, так ты будешь обедать? – спросила мать. Ее глаза были пустыми, Ольга не смогла прочесть в них ничего близкого, родного, они казались отвратительно прозрачны, до самого дна, где нет ни одной мысли.

– Нет! Я не буду! Сами ешьте!

– Не кричи. Комната закрыта, не думай о ней, – сказал отец. Ольга скинула его руку с плеча.

– Оля, подожди, не надо торопиться, – проговорила мать, приближаясь к ней со сковородкой в руке.

– Не подходи!

Ольга прокричала это срывающимся голосом и попятилась. Все нарастающая тревога превратилась в страх. Атмосфера в квартире стала невыносимой, она ложилась на плечи, тянула к полу, стремясь унизить, раздавить. В памяти Ольги словно пронесся ураган. Действительно, все повторялось.

Она ринулась не к выходу, а в свою комнату.