Комната из листьев

И все же, мистер Доуз, я бы очень хотела – очень! – еще разок посидеть рядом с вами на том камне у воды, наблюдая, как вечерняя звезда с каждой минутой разгорается все ярче, словно звон колокола, возвещая о том, что мне пора возвращаться в свой мир, запутанный и полный опасных подводных камней, – в мир, где я являюсь супругой Джона Макартура, эсквайра.

Часть 5

Общественные работы

Игра «вдолгую» оказалась испытанием даже для мистера Макартура, его терпение было на исходе, ибо губернатор упорно противостоял давлению и не уступал требованиям пожаловать земельные угодья офицерам Корпуса Нового Южного Уэльса. Но спустя год после отплытия моряков в родные края он последовал за ними. До прибытия нового губернатора его обязанности исполнял большой поклонник мистера Макартура – майор Гроуз, Дурак Законченный.

С игрой «вдолгую» было покончено. Теперь следовало действовать быстро. Нового губернатора ждали со дня на день, и за ночь ДЗ мог запросто лишиться своей неограниченной власти. И вот, едва корабль Морского Волка скрылся из виду, ДЗ подписал документ, который так жаждал получить мистер Макартур: акт о пожаловании выбранного им земельного участка площадью сто акров в Парраматте и в придачу – каторжников для работы на нем. Один росчерк послушного пера, и мистер Макартур достиг цели, которой в Англии он добивался бы всю свою жизнь.

Однако мистер Макартур отличался от других честолюбцев в колонии тем, что он не останавливался на достигнутом: стоило ему реализовать одно из своих устремлений, у него мгновенно появлялось другое.

– Чернила еще не высохли на бумаге, – рассказывал мой муж, – он все еще промокал свою подпись, а я уже разыграл свою следующую карту. Болвана недолго пришлось убеждать в том, что теперь, когда его полномочия расширились, ему необходимо держать под контролем каждую мелочь. И я предложил ему ввести должность инспектора по делам общественных работ.

Что бы делал мистер Макартур без публики в лице жены, которая согласно кивала, слушая рассказ о его победах?

– Он ухватился за эту идею, – продолжал мой муж. – Представил, как будет целыми днями бездельничать на диване – я заметил, что его взгляд метнулся к подушкам. Пока я, с глубочайшим сожалением, не упомянул, что, к несчастью, без санкции Уайтхолла эта должность не может оплачиваться. Бедняга, как же он расстроился! Чуть не запричитал: «О, горе мне!».

Мистер Макартур прекрасно умел пародировать чужие слабости. Прямо на глазах преобразился в несчастного майора: кожа лица обвисла, собралась в складки, как у приунывшей кровяной гончей.

– Тогда, с подобающей скромностью, я вызвался занять этот пост.

– Вы вызвались занять неоплачиваемую должность? – удивилась я. – В чем же тогда выгода?

Мы с ним словно играли в волан: он посылал мне мяч с перьями и ждал, когда я его отобью.

– Дорогая моя, – елейно произнес мой муж. – Дорогая моя умная жена.

Он не спешил с ответом, явно наслаждаясь этой игрой. Наконец:

– Когда должность будет введена, Уайтхолл ее уже не отменит. И со временем она будет хорошо оплачиваться. Но дело не в деньгах. Дорогая, назовите хотя бы один вид деятельности здесь, в колонии, который не входил бы в категорию общественных работ? Любое разрешение на право собственности, вырубка, застройка, назначение, поощрение, наказание?

Он был прав, ничего такого я назвать бы не смогла.

– Губернаторы приходят и уходят, – сказал мой муж. – А инспектор по делам общественных работ – незыблем; на него их прихоти не распространяются.

Инспектор по делам общественных работ, не теряя понапрасну времени, выделил в свое личное распоряжение сначала десять, потом, двадцать, затем тридцать осужденных, поставляемых Его Величеством, и велел им расчистить и возделать принадлежавшие ему угодья. Положение инспектора по делам общественных работ также позволяло ему выписывать кирпич и древесину для своего загородного дома. Спустя полгода после отъезда губернатора достаточно большой участок угодий был расчищен под сельскохозяйственные поля, на которых теперь колосилась пшеница. А еще через полгода был построен и подготовлен для заселения дом.

К тому времени я уже благополучно разрешилась дочерью. Как и ее брат, она родилась хилой и болезненной, и многие месяцы меня не отпускал страх, что мою вторую дочь постигнет участь первой. Я прижимала ее к себе, как прижимала Джейн, на этот раз не питая надежды. Я боялась надеяться, смирилась с тем, что вот сейчас она хнычет, морщит ротик, и потом угаснет, как мое второе дитя. Но она цеплялась за жизнь. Каждый день я с изумлением обнаруживала, что она еще дышит, а ее вялость, скорее, была признаком того, что она бережет свои скудные силенки, а вовсе не отходит в мир иной.

Мистер Макартур настоял, чтобы малышку нарекли Элизабет. Я выбрала бы другое имя. Она была самой собой, а не копией своей матери. Но мистер Макартур и слышать ничего не желал – видимо, ему нравилось, что его окружают женщины по имени Элизабет, – да и какая разница, как ее зовут? Лишь бы выжила.