Больше она не задает никаких вопросов. Я говорю ей, кому она должна позвонить, и напоминаю, когда, и Лора повторяет мои инструкции без комментариев. Сейчас, когда уже слишком поздно, я понимаю, как же люблю свою жену.
Затем она говорит:
– Будь осторожен, Росс.
И это придает мне силы. У меня появляется было мысль высказаться на этот счет, но я просто заканчиваю разговор и долго сижу, уставившись на обледенелый тупик. Затем отключаю свой телефон, чтобы никто не смог мне позвонить или отследить меня, и убираю его в бардачок, к патронам и героину.
Глава 47
Я собираюсь описать полный круг. Автоматически, тщательно, досконально. Как машина. И я убеждаю себя в том, что, когда доберусь до конца, Р. будет там. Все неопределенности исчезнут. Кошмар закончится. Я должен верить в это, потому что путей выхода становится все меньше и меньше. Скоро Уинстэнли обнаружит доказательства того, что я находился в номере гостиницы в момент убийства. Кровь. ДНК. Я стану очевидным подозреваемым.
В «Одиночестве» найдутся свидетели, которые подтвердят, что я был там, искал Эми Мэттьюс. На моем телефоне звонки от нее. На моей куртке кровь Кристал, попавшая туда, когда я нашел ее на полу ее квартиры.
Поворачиваю ключ в замке зажигания; стартер какое-то время судорожно дрожит, затем двигатель заводится. Сзади раздается какой-то стон, которого раньше не было, и двигатель глохнет. Сзади приближается грузовик, отчаянно сигналя, словно корабль в тумане.
Ругая «Астру» последними словами, я снова завожу двигатель, а грузовик громыхает мимо; водитель смотрит на меня так, словно я впервые в жизни за рулем.
Трогаюсь и еду дальше, с трудом сосредоточиваясь на расплывающихся у меня перед глазами огнях светофоров. Встряхиваю головой, словно лошадь, и они на мгновение фокусируются. Достаточно, чтобы проехать следующий перекресток и направиться в сторону «Одиночества». В первое место, куда поехал Р. вчера вечером. Несмотря на усталость, несмотря на химические препараты у меня в крови, я теперь иду по его следу – в этом я уверен.
Словно сквозь дыру в ширме, словно сквозь щель между занавесками, начинают появляться отдельные фрагменты картины. Я сворачиваю на Фортресс-роуд; редкие машины воскресного вечера движутся медленно, на дорогах толстый слой грязной слякоти. Еле-еле ползут три автобуса, ярко освещенные в темноте.
Жизнь – сложная штука. Обманчивая. Я злюсь на то, как все несправедливо, как несправедливо то, что мой собственный рассудок борется со мной. Почему я? У меня в голове раковая опухоль, червь, вирус, и я должен вырвать его с корнем, беспощадно уничтожить, пока он не отравил все мои мысли…
Затем, когда я уже почти готов сдаться, приходит еще одно воспоминание, и еще одно, шоком электрического разряда: возможно, чувство, или звук, голос, несколько слов.
Прошло десять минут, и я не знаю, как, но я доехал до «Одиночества» и остановился перед покоробленной от непогоды фанерной дверью.
Небо темное, каким только может быть ночью в Лондоне, – густо-коричневое. Вчера Р. остановился здесь, рядом с этими же самыми закрытыми магазинами, когда клуб еще был открыт. Однако теперь фанерная дверь заперта на навесной замок.
Я колочу в дверь. Изнутри доносится гулкое эхо.