Комик

- Не хитрите, сделайте милость, не хитрите, Виктор Павлыч! Все я очень хорошо понимаю, и понимаю, почему это вам так хочется.

- Почему мне хочется? Вот этого-то ты, я думаю, уж совсем не понимаешь. Мне хочется потому, что хотелось этого Шекспиру и Шиллеру, - потому, что один убежал из отцовского дома, а другой не умел лечить - вот почему мне хочется!

- Что вы мне приятелей-то приводите в пример. В Москве еще я это от вас слыхала. Такие же пьяницы, как вы.

- Молчи, дура! Не говори по крайней мере об этих людях своим мерзким языком.

- Ругайтесь, ругайтесь! Прибейте еще! Убить, я думаю, рады меня... Пьяница... бездомовщик! Уморил бы с голоду, кабы не мои же родные дали место.

Анна Сидоровна начала опять реветь.

- Ну да, - проговорил Рымов, - я хочу играть, буду играть, хоть бы тебя на семь частей разорвало.

Последние слова он произнес в сильном ожесточении. Анна, Сидоровна хотела было что-то возражать.

- Молчи! - вскрикнул Рымов, ударив кулаком по столу.

III ВЕЧЕР ИСПЫТАТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ

Художественный вечер Аполлоса Михайлыча, назначенный собственно для испытания талантов, начался часов в семь. Все уже были почти налицо. Хозяин приготовлялся начать чтение.

- Рымов! - доложил слуга.

- А!.. - произнес хозяин. - Проси.

- Я чрезвычайно боюсь, не пьян ли он? - заметил Юлий Карлыч судье.

- Не без того, я думаю; заварите уж вы кашу с вашими актерами, проговорил тот и взглянул в угол.

К удивлению многих, комик явился во фраке, в белой манишке, с причесанными волосами и совершенно уж не пьяный.

- Милости прошу! - проговорил хозяин, вставая. - Здесь вы видите все поклонников Мельпомены, и потому знакомиться нечего; достаточно сказать этого слова - и, стало быть, все мы братья. Господин Рымов! - прибавил Аполлос Михайлыч прочим гостям, из коих некоторые кивнули гостю головой, а Юлий Карлыч подал ему руку.

- Прошу присесть, - продолжал Дилетаев, указывая на ближайший стул. Между нами нет только нашего великого трагика, Никона Семеныча. Он, вероятно, переделывает свою поэму; но мы все-таки начнем маленькую репетицию по ролям, в том порядке, как будет у нас спектакль. Сначала моя комедия "Исправленный повеса", потом вы прочтете нам несколько сцен из "Женитьбы", и, наконец, Никон Семеныч продекламирует своим громовым голосом "Братья-разбойники"; Фани протанцует качучу, а Дарья Ивановна пропоет.

На такое распоряжение хозяина никто не отвечал. Дарья Ивановна пересмехнулась с Мишелем, судья сделал гримасу, Юлий Карлыч потупился, комик отошел и сел на дальний стул. Аполлос Михайлыч роздал по экземпляру своей комедии Матрене Матвевне и Фани.

- Пожалуйста, Матрена Матвевна, не сбивайтесь в репликах, то есть: это последние слова каждого лица, к которым надобно очень прислушиваться. Это главное правило сценического искусства. "Театр представляет богатый павильон на одной из парижских дач". Вам начинать, Матрена Матвевна!

Вдова начала:

- Действие первое. Явление первое.

- Позвольте, почтеннейшая! Зачем уж это читать? - перебил хозяин. - Это все знают. Начинайте с слова: "Ах, да!".

- Сейчас, сейчас, - отвечала Матрена Матвевна и снова начала:

Ах, да! Все говорят о вас, виконт,

Что вы от света стали отставать

И бродите день целый под окном

Какой-то Дульцинеи...[4]

- Вы читаете недурно; но надобно более обращаться ко мне, - заметил хозяин и начал самым развязным тоном:

Я брожу?

Налгали вам, маркиза, на меня;

Я провожу весь день в Пале-Рояле[5]!

Играю, ем, курю и пью вино,

Затем, чтоб, нагрешивши вдоволь,

Исправиться на ваших балах вновь.

- Подхватывайте скорее, Матрена Матвевна!

Вдова торопливо взглянула в книгу и зачитала:

Смешно вам,

Смейтеся, маркиза, ваша воля!

Но если б в самом деле...

- Attendez, madame[20]! - воскликнул Аполлос Михайлыч. - Вы читаете мой монолог, - как вы торопливы!

- Виновата! - сказала Матрена Матвевна, немного вспыхнув, и снова начала:

Нет, нет, позвольте вам не верить!

Вы страстно влюблены в какую-то

Кухарочку, гризетку или прачку.

Смешно, виконт, мне это.

Смешно вам?

подхватил хозяин.

Смейтеся, маркиза, ваша воля!

Но если б в самом деле я хотел

Кого-нибудь когда-нибудь любить,

Так не влюбился бы в вас, светских дам,

А сердце отдал бы простой крестьянке.

Матрена Матвевна подхватила:

Затем, что обмануть несчастных легче.

- Вы хорошо произносите, но немного скоро и однообразно: нет перелива в голосе... - заметил Аполлос Михайлыч.

- Я теперь еще не знаю наизусть, а я выучу.

- Уверен, уверен, моя почтеннейшая, что выучите и будете превосходны. Как вы, Виктор Павлыч, находите наше чтение и комедию, - а?

- Стихи произносить очень трудно, - отвечал тот.

- Совершенно согласен: тут надобно, особенно в комедии, высшее классическое искусство. Я думаю, вы могли заметить, что я в своем чтений много заимствовал у Катенина[6], которого несколько раз слыхал и прилежно изучал.

Затем снова началось чтение. Матрена Матвевна часто мешалась в репликах, но зато сам хозяин необыкновенно одушевлялся, и в том месте, где виконт высказывает маркизе, что он ее не любит, Аполлос Михайлыч встал и декламировал наизусть.