Комендантский час

Инну немедленно окружили однокурсницы. Сразу же начались какие-то неотложные общественные дела. И пока Игорь помогал матери и бабушке устроиться, пока заталкивал на полки тяжелые, словно набитые кирпичами, чемоданы, жену у него увели в «штабной» вагон. Потом Инна прибежала, смущенно посмотрела на мужа и скрылась, словно растаяла.

— Совсем девчонка, — сквозь слезы сказала мать, — ну, просто ребенок еще. И вот тебе на, замужем. — Она посмотрела на Игоря.

И ему стало нехорошо от этого взгляда. И неловко почему-то стало.

— Я покурить пойду, — сказал он.

— Поди, сынок, поди, — улыбнулась бабушка, — подыми, а то когда еще тронемся.

Она уже обжила место у окна, разложила на столике свои многочисленные кулечки и пакетики.

Муравьев вышел на перрон, и снова его окружила вокзальная неустроенность. Казалось, весь город тронулся в путь. И невеселой была эта дорога.

Внезапно состав дернулся, залязгал буферами.

— Паровоз прицепили! Паровоз! — закричал кто-то.

Люди бросились к вагонам, начали торопливо прощаться.

Где же Инка?!

Вот уже бабушка стучит в окна вагона.

Где же Инка?!

— Граждане! Граждане! Поехали! — стараясь перекрыть шум толпы, кричит кондукторша.

Где же Инка?!

В конце перрона закричал паровоз, тоскливо и гулко.

Где же Инка?

Он увидел ее, когда поезд медленно поплыл вдоль перрона. Увидел ее заплаканное лицо, тонкую руку, машущую ему. Но вагон прошел, а бежать за ним не давала толпа. Мимо него промчались пассажирские вагоны и теплушки. Промелькнули сотни лиц, и наконец показалась последняя, тормозная площадка. Поезд набирал ход.

С вокзала он поехал в управление. Трамвай долго кружил в лабиринтах улиц. Игорь читал знакомые названия, и как будто ему становилось легче.

До этого он вообще не знал, что такое разлука. Ну, мать уехала, сестра, муж ее, племянницы. Но это было как-то незаметно. Словно они поехали на дачу и должны вернуться через неделю. Отъезд жены (какое непривычное слово «жена»!) впервые породил в нем какую-то непонятную пустоту. Муравьев еще не знал, чем он ее сможет заполнить.

Сидя в кабинете Данилова и отвечая на бесконечные звонки, он все время видел лицо Инны и ее машущую руку.

Ну до чего же нудная работа дежурить у телефона! Ужас прямо какой-то. Целый день звонят, и все не по делу. Игорь успел уже несколько раз поговорить с дежурным, поругаться с начальником АХО, внимательно выслушать начальника НТО Рассказова. Да, скучное это дело — дежурство. Вот и папиросы кончаются. Кого бы попросить сбегать? Игорь потянулся к телефону, и в это время он зазвонил.

— Да!

— Это я, — услышал Игорь Мишкин голос.

Костров

Двое держали его за руки. Держали крепко. Но Мишка и не пробовал вырываться. Все равно, если заподозрили, значит — каюк. На диване у окна сидел незнакомый человек в военной форме. Свет падал на его начищенные до блеска сапоги, и по голенищам бегали черные зайчики. Почему-то Мишка видел только эти сапоги с маленькой, изящной колодкой.

— Ну-с, — Резаный вошел в комнату, — значит, пришел к нам в гости, Михаил?

— Ты мне руки прикажи отпустить, тогда я с тобой говорить буду. — Мишка дернулся.

Но слишком уж крепки были эти чужие руки, словно стальным обручем сжимали они его.

— Ах, Михаил, Михаил, когда тебя звали — не шел, а теперь сам прибежал.

— Я не к тебе бежал, а вот к нему. — Мишка кивнул головой на Харитонова. — Ты мне лучше скажи, чего твои шестерки мне руки крутят? А?

«Эх, давай, давай, Мишенька, заведись. Я сейчас такой концерт устрою!»

— Ну скажи, гад! — крикнул Мишка с надрывом, взвинчивая себя. — Скажи!

— Тихо, — внезапно сказал сидевший на диване, — вам здесь не милиция и не домзак. Помолчите. Действительно, Андрей Николаевич, — он повернулся к Резаному, — что это за дешевая мелодрама? Что вы от него хотите? Если вы ему не верите… отпустите, но, конечно, вечером. — Он, прищурившись, поглядел на Мишку, и тому нехорошо стало от этого взгляда. — Ну а если это наш человек, зачем же нервы трепать?

Внезапно с необычайной остротой Мишка понял, что от ответа Резаного зависит, останется ли он жить или нет.

Широков подошел к столу, взял папиросу из пачки, не торопясь размял ее, прикурил.

— Человек он, конечно, наш. Только несговорчив больно. Что, Михаил, с нами останешься или отпустить тебя вечером?

— Куда пускать, кровь на мне, милиционера-то я добил. Теперь мне дорога с вами.

Сказал и почувствовал, как распался стальной обруч рук.

— Ну вот и ладно. Вот и хорошо. Пойди умойся, да подзакусим самую малость. Небось отощал на казенных?

— Что есть, то есть. Только ты, Резаный, мне водки дай. Хоть немного…

— Этого добра сколько хочешь будет. Пей не хочу. Иди рожу ополосни, а то ты как будто из топки вылез.

Потом они выпили, и Мишка сразу уснул на старом продавленном диване. Точнее, провалился куда-то, а когда очнулся, то в комнате было темно, только из дверей пробивалась узкая полоска света. Мишка решил повернуться на спину, но диван немедленно предательски зазвенел, протяжно и громко. Сразу же в соседней комнате смолкли голоса, послышались шаги, и кто-то распахнул дверь.