— Нанялся репетитором в одну богатую семью и уехал в Псков, — ответил Сергей, назвав этот город потому, что перед ним лежала газета и взгляд его упал на слово «Псков».
— Хороший человек, — сочувственно произнесла Татьяна Сергеевна, — но поступил весьма непочтительно: часто ходил к нам, а проститься не нашел нужным.
— Знаете, как бывает, Татьяна Сергеевна, хочет человек, да…
— Не оправдывайте своего приятеля, но только знайте, что он в моей квартире никогда раньше не бывал.
— Не понимаю вас.
— И понимать нечего. Сказала — не бывал, и все!
— Что случилось? — допытывался Сергей, почувствовав недосказанность в словах хозяйки.
Татьяна Сергеевна вышла из столовой, выглянула в коридор и, возвратившись, плотно закрыла за собою дверь. Неслышными шажками она приблизилась к Сергею и сказала совсем тихо:
— В тот день, когда вы впервые ушли на гулянье, приходил один господин, назвался вашим дядей, но я его сразу разгадала. Он все расспрашивал о вас, с кем встречаетесь, кто у вас бывает.
— И что вы ответили?
— Сказала, что никто ни разу не приходил. Дескать, один-одинешенек проводит время. А «дядя» не поверил, пошел в вашу комнату и там шарил среди книг.
— Вы про Митеньку ничего не говорили?
— Что вы, Сергей Георгиевич! Я уверяла, что никто у вас не бывает, что вы с утра до ночи занимаетесь. — Она повременила, поправила скатерть на столе и с тревожным любопытством спросила: — Неужели Митя из тех, кто против царя? Какой ужас! И вы тоже, Сергей Георгиевич?
Сергей молчал.
— Почему вы не отвечаете?
Сергей по натуре был прямой человек: что на уме, то на языке. Не в его характере было таить то, во что верил, но как признаться Татьяне Сергеевне во всем?
— Как вы могли так дурно подумать о нас, Татьяна Сергеевна?
— Зачем же тогда приходил этот «дядя»?
— Мало ли доносчиков на божьем свете! За то они деньги получают, чтобы чернить людей.
— Значит, это поклеп на вас?
— Бесспорно! Но я не боюсь жандармского управления. Кроме занятий, я ничем не интересуюсь.
Татьяна Сергеевна немного успокоилась. Сергей рассеял ее сомнения. Она предложила ему чаю с только что испеченным ею пирогом. «Сергей Георгиевич на это не способен, — говорила она самой себе, укладываясь спать, — такой благовоспитанный студент, и вдруг какие-то страшные бомбы, от взрыва которых гибнут люди».
А Сергей в это время мучительно думал над тем, как найти подпольный комитет партии, чтобы явиться туда и сказать: «Я ваш солдат и жду приказаний!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Больше года прошло с того дня, как Кодряну, внезапно оставив Сергея одного на улице, исчез в глубине какого-то двора на набережной. Татьяна Сергеевна не вспоминала Митеньку, зато Сергей сильно скучал по нему. Мать в письмах упрекала Сергея за то, что он позабыл ее и не приезжает повидаться. Признаться, его и не тянуло в Кишинев: кроме Юры Булата, никого из школьных друзей у него там не было, а встреча с незнакомым отчимом и его сослуживцами, которые, по письмам матери, собирались у нее по субботам за зеленым столом, ничего приятного не сулила.
«Нужно дать себе полный отчет в том, — записал Сергей в эти дни в свой дневник, — что переход на сторону пролетариата означает тем самым разрыв с той средой, которая тебя вырастила и воспитала. Эта среда для тебя безвозвратно умерла, а ты в ее глазах стал преступником».
В жандармское управление больше Сергея не вызывали. На досуге он читал газету «Правда», которую получал в книжной лавке Комиссаренко в Уланском переулке. Там же он приобрел две книги: Киная «Русско-японская война» и Гейдена «Армия и флот в современной обстановке». Первая книга, написанная офицером японского генерального штаба, была всего-навсего сборником хвалебных донесений японских командующих сухопутными и морскими силами. Читать эту книгу было скучно и бесполезно. Начиналась она напыщенным обращением японского императора:
«Мы, милостью неба, император Японии, сидящий на троне, занятом с незапамятных времен одной и той же династией, сим объявляем всем нашим верным и храбрым подданным: мы объявляем войну России и приказываем нашим армии и флоту всеми вооруженными силами начать враждебные действия против этого государства».
Сергей на полях написал карандашом:
«Дурак с незапамятных времен».