Командор

— Симпатичный мальчуган, — заметил сидевший неподалеку полный мужчина средних лет.

Вика счастливо улыбнулась, словно похвала относилась к ней самой. Впрочем, сына она любила сильно, и считала его самым красивым и умным ребенком на свете. Она искренне радовалась, когда на ее Маратика обращали внимание, а тем более — когда им восторгались.

— Марат, так ведь можно упасть и утонуть. Тебя даже спасти никто не успеет. — Она постаралась произнести это строго, но сын по тону матери понял: опасность миновала.

Маратик прижался к Вике и спросил:

— Как — никто? А папа?

— И папа тоже, — ответила мать, и тихо, чтобы не услышали посторонние, язвительно добавила: — Разве твой папа хоть что-нибудь может?

Ширяев вспыхнул, хотел сказать какую-то резкость, но посмотрел на жену и передумал.

— Тебя послушать, я вообще ничего не могу и не умею, — горько и еле слышно проговорил он.

— Неправда! Мой папа — cамый-пресамый, — возразил Маратик и, подтверждая это, залез к отцу на колени и обнял его, как обнимают дети: это мое и никому ни за что не отдам!

Было что-то общее в обоих Ширяевых: серо-голубые глаза, курносый нос, слегка выдающиеся скулы. Вот только у старшего на правой щеке был косой шрам — осколочная память об Афганистане.

Картинка была идиллической, и Вика, хотевшая было добавить что-то язвительное, осеклась и осталась сидеть с приоткрытым ртом.

Григорий проследил за ее взглядом и увидел знакомых по телеэкрану певцов. Лица эстрадных звезд выражали высокомерную скуку. Они неторопливо фланировали по палубе, выбирая себе местечко поудобнее: Миша Борин, Мэри и с ними какой-то незнакомый мужчина. Певцы изредка и свысока оглядывали сидящих, и лишь незнакомец оценивал реакцию зрителей с профессиональным интересом, словно прикидывал рейтинг своих спутников среди пассажиров круизного лайнера.

— А я думала, что Борин повыше, — тихо сказала Вика, когда компания уселась в отдалении. — Говорила я тебе: давай сходим на его концерт.

— Все равно ничего не потеряли, — равнодушно ответил Григорий. — Наслушаешься его здесь. Можешь даже автограф взять, если приспичит.

— Да ну тебя! Зачем он мне нужен? — с легким возмущением заявила Вика. — Я не пятнадцатилетняя дурочка. Мне все-таки двадцать пять лет.

— Двадцать четыре, — механически поправил ее Ширяев. — Не надо себя старить раньше времени.

— Ну, почти двадцать пять. Все равно возраст, — привычно возразила супруга. — Это ты у нас все молодишься. Вот только для кого? Или меня уже не хватает?

— Для себя, — вздохнул Ширяев. — Стать стариком еще успею. И вообще, мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует.

На его счастье, ответной тирады не последовало. Вика сосредоточено обдумывала, что бы такое одеть вечером. Хотелось что-нибудь совсем новое, но взятые с собой вещи неношенными назвать было нельзя: некоторые она уже одевала два раза, а иные и три. К ее сожалению, на огромном комфортабельном лайнере не имелось ни магазинов, ни ателье, а последовавший отсюда вывод, что до захода в ближайший порт придется обходиться уже имеющимся гардеробом, не сулил ничего хорошего не подозревающему об этом Григорию. Подумать только: оставил жену чуть ли не голой! И это когда на борту масса всевозможных разодетых девиц и их респектабельных состоятельных кавалеров!

— А вон и Гриф собственной персоной. Тоже надумал попутешествовать. — Ширяев бережно снял сына с колен, чуть приподнялся и еще издали наклоном головы приветствовал лениво вышагивающего вдоль шезлонгов пожилого сухопарого мужчину в потертых джинсах и мятой рубашке неопределенного цвета.

Мужчина едва заметно кивнул в ответ и, что-то говоря, повернулся к своим сопровождающим.

Тех было трое. Первый — здоровенный, поперек себя шире бугай, невзирая на жару вышагивал в легкой серой куртке. Его маленькие поросячьи глазки привычно зыркали по сторонам, оценивающе изучали пассажиров, прикидывая, не представляет ли кто-нибудь опасности для босса, а челюсти тем временем жили независимой жизнью и лениво пережевывали жвачку.

Помимо бугая за Грифом кокетливой походкой шли две девушки — высокие, прекрасно сложенные, одетые в одинаковые яркие сарафаны на бретелечках и похожие одна на другую чуть ли не как близняшки, но с одной-единственной разницей: словно для контраста одна была голубоглазой блондинкой, другая — кареглазой брюнеткой.

— Кого это он себе завел? — еле слышно спросила Вика, приветливо улыбаясь Грифу.

— Блондинка — Надя, а брюнетка — Катя. А может, наоборот. Деньги позволяют, отчего же не позабавиться? Тем более, что жены у Грифа нет. Не каждая станет мужика из тюряги ждать, даже если он «вор в законе». Вот он и отводит душу.

— А ты уже завидуешь! — не упустила случая Вика. — Пожалуйста, приноси в дом такие же деньги, и можешь тогда заводить себе хоть гарем. Возражать не стану.

— Не нужен мне гарем, — отмахнулся Ширяев. — Мой гарем — это ты. Зачем мне другие?

— Ври побольше! Все вы одинаковы. Кобели! Только помани — за любой юбкой побежите вприпрыжку.