Командировка

Я посторонился, пропустил ее, мы поднялись в лифте на третий этаж (это была не короткая дорога), зашли ко мне и стали выяснять отношения. Точнее, это я стал выяснять отношения, а Наташа все норовила обняться.

— Ну что ты хочешь от меня?

На ее побледневшем личике виноватая улыбка — и молчит.

— Чего ты молчишь, ответь?

— Витечка, я уже исправилась.

— А в чем ты виновата?

— Я не знаю точно. Наверное, что поехала к Людмиле.

С моей стороны саркастические междометия.

— Знаешь, она очень просила, мы не виделись сто лет. Это моя лучшая подруга, учились вместе.

— И чем же вы занимались, когда встретились после долгой разлуки?

— Ничем. Поговорили, она рыбу приготовила — такая вкуснятина. Ой, Витечка, она так готовит здорово! Хочешь, поедем к ней? У нее спирт есть.

Я отпихнул ее настойчивые руки.

— А ребят с вами много было?

— Что ты, у нее же муж.

— У тебя тоже муж.

Она беспомощно заморгала; такая вдруг горькая безнадежность отразилась на ее лице, что проняло меня, старого дурака.

— Ты, давай, Наталья, не гримасничай, а скажи мне лучше, почему ты такая?

— Какая?

Руками я обрисовал в воздухе шар.

— Толстая, что ли?

— Не строй из себя идиотку.

— Я не понимаю, Витя.

Сам я тоже не знал, чего от нее теперь добиваюсь, уже я размяк, оттаял и, как блин, готов был шлепнуться на сковородку. Сладкие потекли минуты, безвозвратные…

Вернулся муж. Наташа сообщила об этом по телефону.

— Витя, что мне делать?

— Откуда я знаю. Приберись, постирай ему, борщ приготовь, спать уложи. Знаешь, приголубь.

— Не хочу.

— Ладно, мне некогда, я на работе.

— Ты во сколько придешь?

— Какая тебе разница?

Положил я трубку и задумался. По обрывочным сведениям я к тому времени составил, так сказать, словесный портрет ее мужа. Высокий, сильный мужчина, доктор наук, геолог, сорока трех лет. Не нытик, не слюнтяй. Подсознательно я готовил себя к встрече с ним. Что ж, я не собирался прятаться. Стоила бы игра свеч. Стоила бы.

В сущности, кто такая Наталья? Нужен ли я ей?

И нужна ли она мне? Вот сейчас к ней приехал муж, они будут жить вместе, спать вместе, а я вполне спокоен. Сердце мое спокойно, и совесть чиста. Как это понять? А как себя чувствует Наталья? Скорее всего, как обычно: хлопает своими глазищами, улыбается.

Сразу после работы я приехал домой. Предчувствие не обмануло. Не успел разжарить кулинарный шницель, как явился он — муж Натальи Олеговны, загорелый, обветренный первопроходец.

Про него я сразу понял: сумасшедший, хотя бы потому, что в руках он держал букет алых гвоздик.

— Мне, что ли, цветы? — поинтересовался я.

— Вам, вам. Берите. Я из экспедиции привез целую корзину. Берите!

Мне не надо было спрашивать, кто он. Сам сообразил. Звали его Николай Петрович.

Я провел его в комнату и усадил в кресло. Он тут же извлек из внутреннего кармана бутылку молдавского коньяка. Угнездился в кресле плотно, с комфортом.

— Про меня вам кто сказал? Наталья Олеговна?

— Что вы! — смущенный взмах руки. — Она не скажет. Соседка, Кира Яковлевна. Эта все про всех знает. Прохиндейка такая. Да и чего тут знать, через три дома–то.

— Действительно, — согласился я, устанавливая перед ним на шахматном столике рюмки и тарелочку с лимоном. — Водой не запиваете?

— Что вы, что вы!

Бить он меня пока не собирался, настроен был дружелюбно, а некоторое дрожание голоса, нервное мельтешение рук и смущенный взгляд я отнес на счет необычности ситуации. Честно говоря, Николай Петрович мне сразу приглянулся — тихий, доверчивый сумасшедший, с синими быстрыми глазами и плечами тяжелоатлета. На любом конкурсе красоты он мог дать мне сто очков вперед. Когда уж мы выпили да разговорились, я и совсем его полюбил. До самого ухода он так и не оправился от своей застенчивости, коньячок прихлебывал осторожно, аккуратно, лимон сосал беззвучно и следил за каждым своим движением, точно боясь что–нибудь невзначай опрокинуть или поломать. Тактичный милый богатырь. Много рассказывал про свою работу, как они там лазят по первобытным местам, как живут по–братски, как мечтают о перспективах разработки природных богатств. Несколько смешных историй кстати припомнил. Судя по всему, жизнь его не баловала, он ее горбом таранил и теперь дотаранил до докторской диссертации.

Он сказал, что вернулся всего на три дня, уладить кое–какие детали с консерваторами из министерства.

Скоро сезон, сказал он, возможно, решающий для него лично сезон, а еще ни черта не подготовлено. Он сказал — денег нет, очень мало денег.

— Денег всегда мало, — сочувственно огорчился я. — И негде их взять.

Про Наталью Олеговну было сказано всего несколько фраз.

— Вы не подумайте, — заметил Николай Петрович, — я не какой–то там неандерталец. Все прекрасно понимаю. И даже, представьте, не возмущаюсь. Я знал, на что шел. Но Наташу я люблю. И дочь у нас… Хочу уверить, если ей будет плохо — я вас раздавлю насмерть, вот, — он в мечтательном безумии протянул руки к окну, — этими руками… Можете мне поверить на слово. — И добавил совсем уж в мягком забытьи: — Убью тебя, милый человек, как бешеную собаку.