Командарм

После нанесения удара по японскому флоту Платонов произвел заправку своих кораблей с судов обеспечения, хотя запасы топлива на авианосцах были израсходованы менее чем наполовину, на подводных лодках – на две трети. Подводные лодки ушли вперед и держались в ста – ста пятидесяти милях впереди по курсу соединения, периодически меняясь. В течение двух суток после разгрома флота противника контакта с вражескими кораблями не было, но это долго продолжаться не могло.

Поздним вечером 23 сентября Северов находился на мостике «Москвы». Огромный авианосец шел в середине ордера, слева в десяти кабельтовых виднелась громада «Севастополя». Олег размышлял о планах на послевоенную жизнь, задумчиво вглядываясь в быстро темнеющее небо, когда к нему подошел капраз Зиновьев и протянул кружку с «адвокатом».

– Шторм будет, – пробурчал Константиныч. – Оно и к лучшему, укроемся за погодой, и хрен они нас найдут.

Северов задумчиво кивнул.

– Надолго это, что синоптики говорят?

– Район большой, миль за тысячу до Японии выберемся. В такую погоду их авиация работать не будет, да и от радиосвязи толку мало, так что есть шанс сохранить свое инкогнито по максимуму. Главное, чтобы до шторма нас не обнаружили, еще бы сутки, а завтра после полудня так разгуляется, что вся водоплавающая мелочь попрячется.

– Доклад от К-67, радарный контакт. Обнаружены эсминцы противника, три единицы, скорость 18 узлов, идут курсом 175, дистанция до лодки 65 миль, пеленг 295, до эскадры 135 миль.

Вахтенный офицер после небольшой паузы добавил:

– Адмирал Платонов поднимается на мостик.

– Накаркал, – проворчал Зиновьев. – Как раз утром и поздороваемся.

– Какие мысли, Олег Андреевич?

Подошедший Василий Иванович в бинокль осмотрел корабли эскадры и удовлетворенно улыбнулся. Режим светомаскировки выполнялся жестко, за попытку, например, покурить ночью на палубе наказание последовало бы незамедлительно. Но матросы и офицеры попадали на корабли эскадры только после тщательного отбора, поэтому уровень дисциплины был очень высок, да и свои же товарищи немедленно разъяснили бы нарушителю, что рисковать их жизнями, выдавая свое местоположение противнику, не стоит.

– 135 миль, расстояние детское, поднимем два звена бомбардировщиков и ударим управляемыми ракетами в ночной тьме. Радаров на их эсминцах быть не должно.

Через час восемь «сушек» взлетели с «Севастополя» в полной темноте и ушли на перехват отряда японских эсминцев. Командиры с чая перешли на кофе, Северов, как обычно, со сливками, а моряки предпочли черный. Константиныч вдруг усмехнулся и покачал головой:

– Сказали бы мне года полтора назад, что я на старости лет буду кораблем таких размеров командовать и по Атлантике, по Средиземке, по Тихому океану ходить, не поверил бы! По сравнению с Черным морем тут такие просторы, что и представить трудно.

– Жалеешь небось! – подначил адмирал. – Сейчас чапал бы на своем линкоре из Севастополя в Одессу в режиме круизного лайнера и в ус не дул. Бархатный сезон, на пляжах в меру обнаженные девушки провожают героических черноморцев призывными взглядами, с берега доносятся звуки танго…

– И матюги боцмана с палубы! Романтика! – в тон ему продолжил Северов.

Все трое засмеялись, а Платонов вдруг посерьезнел и сказал:

– Я в Петропавловске одному герою втык дал. Из моих, из североморцев. При ребятах с Черного моря в рассуждения пустился: дескать, курортно-дачная у них акватория, всех дел – загорать и молодым винцом опиваться. Я у него спросил, знает ли он, сколько курортников-моряков и дачников-морпехов после пляжного сезона в живых осталось. Так он, поганец, доказывать мне принялся, что их награды по сравнению с его цену меньшую имеют!

– Доказал? – нахмурился Константиныч.

– Списал я его к чертовой матери! На ледоколе обратно в Мурманск ушел Северным морским путем. Нечего тут гниль разводить!