Командарм

Макс прогулялся по кухне, чувствуя под босыми ногами бодрящую прохладу крашеных досок, пыхнул папироской, вспомнил с сожалением о своей трубке – он к ней успел привыкнуть – и понял, наконец, что спать больше не будет. Тогда он вздохнул коротко, глянул в окно, за которым едва занимался рассвет, и пошел искать чистые подштанники, тапки – ну, не ходить же все время босиком – и трубку с кисетом. Когда спустя десять минут он вернулся на кухню, чайник с энтузиазмом попыхивал паром из круто вздернутого носика и посвистывал хрипло и с натугой, пытаясь справиться с нарастающим внутренним напряжением.

«В самый раз!»

Кравцов заварил чай прямо в граненом стакане. Сахар искать не стал, но зато плеснул себе в другой стакан немного оставшегося «с праздника» шустовского и, не торопясь, набил трубку.

«Итак, Григорий знает про Рашель…» – ну, не бином Ньютона! Одесса – город маленький, секреты в нем плохо хранятся.

«Во всяком случае, некоторые…»

Кравцову понадобилось больше года, чтобы уже в Москве – от Блюмкина – узнать, что Рашель – младшая сестра Лизы Винницкой.

Встретились в приемной Троцкого. Кажется, Яков искренне обрадовался, но сказать определенно трудно. Себе на уме человек, непростой, незаурядный.

– Я тебя вчера видел в Политехническом, – сказал, поздоровавшись. – Я ошибаюсь, или с тобой была Рахель Кайдановская?

– Рашель, – автоматически поправил Макс.

– Можно подумать! – хохотнул Блюмкин. – Ты с ней давно? – спросил через мгновение, явно заинтересовавшись.

– А тебе какое дело? – Максу вопрос не понравился.

– Я сестру ее, покойную, знал, – вздохнул Яков. Кажется, вполне искренне.

– Сестру?

Они жили вместе уже достаточно долго, но о сестре Рашель Кравцов слышал впервые. Она вообще не распространялась о своей семье, что, учитывая обстоятельства Гражданской войны на Украине, вполне могло быть обосновано. Макс и не спрашивал.

– Циля Кайдановская, – сказал Блюмкин, и в мозгу Кравцова «замкнуло цепь».

Они не были похожи, вот в чем дело. Старшая сестра, Циля или Лиза, как ее называли на русский лад, была светловолоса, и черты лица другие, и цвет глаз, и манера говорить…

– Лизу убили в девятнадцатом, – сказал Макс на всякий случай.

– Я знаю, – кивнул Яков. – Очень красивая была женщина. Не такая, возможно, как твоя Рашель, – он выделил имя женщины интонацией, – но взгляды притягивала. Король в нее недаром влюбился, было в ней что-то такое…

– То есть ты тоже?..

– Упаси боже! – всплеснул руками Блюмкин. – Где Япончик ходил, нам простым социалистам-революционерам ходу не было!

Старая ревность проступила в голосе, как плесень на хлебе. Стало неловко и за себя, и за Якова.

– Ты знаешь, кто положил Винницкого? – спросил Блюмкин через пару ударов сердца.

– Нет, откуда? – пожал плечами Кравцов.

– Жаль, – глаза Блюмкина сузились, налились мглой. – Я бы этого доброго человека враз актировал. И за Мишу, и за Лизу.

«Но, прежде всего, за Лизу».

Ну что ж! Знал Блюмкин, мог узнать и Котовский, но вот история с бриллиантами выглядела полным фарсом. То есть не то чтобы из этого нельзя было «сшить кафтан». Дело – особенно, имея в колоде пару сявок, готовых свидетельствовать перед революционным трибуналом о чем угодно – дело сверстать не так уж и сложно. Было бы желание, воля и средства. Средства у Котовского имелись, воля или страсть, что более типично для эпилептиков, прилагалась, желание, как не упустил случая намекнуть замнаркома, могло появиться.

«Сука! – Кравцов сделал глоток коньяка и начал раскуривать трубку. – Не кипятись! – сказал он себе. – С холодной головой ты опасный соперник, на нерве – сам себе враг!»

Все верно, но взять себя в руки оказалось отнюдь не просто. Ненависть, зажегшая сердце, была столь сильна, что на мгновение показалось, синим электрическим огнем полыхнул даже прохладный рассветный воздух.

«Итак…»

Проговаривая сейчас тот разговор слово за словом, Кравцов начинал понимать, что если за всем этим «безобразием» и угадывалась фигура наркома, то только в самом общем плане. Это не было похоже на «операцию» Фрунзе. Типичный бандитский фарт, вот что это такое. Разумеется, сложись так обстоятельства, Фрунзе, скорее всего, был бы совсем не против объединить наркомат и РВС в одних руках. В своих, разумеется, руках. Но он вряд ли начал бы действовать именно сейчас и настолько прямолинейно. И потом, Михаил Васильевич послал бы разговаривать с Кравцовым Якира, а не Котовского. И это было раз. Однако и в то, что это всего лишь личная инициатива не по разуму преданного клеврета, не верилось тоже. Григорий Иванович отнюдь не дурак, не стал бы просто так, без причины, торопить события. И это – два. А причина, к слову, в разговоре, была озвучена – спешно подготавливаемая и ожидаемая многими со смешанными чувствами конференция ВКП(б)[61].

«Нет, не так. Котовский упомянул Пленум ЦК, ожидаемый в мае, но думал-то он о конференции, это как пить дать!»