Командарм

Кравцов еще на днях раздобыл несколько поленьев настоящих дров. То есть не лом какой-нибудь, не рубленая мебель, а настоящие вкусно пахнущие сосновые полешки. Теперь они и пошли в дело. Камин-то починили еще после прошлой зимы, и Макс его сам тщательно проверил, едва вселившись в гостиницу «Левада». Тогда же внутри объемной топки сложил он – из битого камня, предназначенного на памятник Кропоткину – маленький очажок, но вот воспользоваться им все руки не доходили. А тут такая оказия. Котелок у Кравцова имелся, водопровод в гостинице действовал, так что уже через четверть часа рисовая каша кипела на огне, и истекающие слюной – в буквальном смысле слова – любовники нетерпеливо заглядывали в висящий над огнем котелок, ожидая момента, когда в почти готовый рис можно будет жахнуть полбанки тушеной говядины. Вторая половина, учитывая прохладную погоду, вполне могла дождаться следующей ночи.

Они подвинули диван ближе к огню и расположились на нем, покуривая и обмениваясь впечатлениями дня. Лекции, встречи, газетные сообщения, обращения ЦК. Впрочем, о разговоре с Семеновым Макс Рашель ничего не рассказал. Это были совсем не те дела, которые можно обсуждать с другими, даже и с любимой женщиной…

8

Когда Семенов ушел, Кравцов запер дверь изнутри на ключ и, переставив ящики, достал тот, на который указал ему Георгий. При ближайшем рассмотрении он оказался отнюдь не новым. Тем же самым, что и прежде. Его только развернули другим боком наружу, да кое-что добавили к содержимому. Кравцов осматривал – пусть и бегло – все восемь ящиков еще в тот день, когда пришел в первый раз принимать дела. Худо-бедно он помнил, как выглядели толстые бумажные кипы, перевязанные где бечевкой, а где и скрученные электрическим проводом, сложенные в длинные снарядные ящики в два-три ряда. Все они – во всяком случае, так показалось Кравцову – остались на месте, то есть старые документы никому, оказывается, не были нужны. Но внутри, под первым верхним рядом оказалось весьма любопытное вложение: три картонные папки, две старые, одна новая, и бутылка спирта с пробкой, залитой настоящим сургучом.

На первой из старых папок – зеленовато-серой с черными выцветшими завязками – размашисто, но не без некоторого изящества было выведено зеленой тушью «Дело РазЪ». И Кравцов не зря назначил ее первой. Он уже видел эту папку в прошлом, держал в руках, листал документы и сейчас, развязав тесемки, узнал некоторые из тех страниц, что читал в девятнадцатом году. Некоторые, но не все. Показалось ему или нет, но по первому впечатлению, с тех пор как Будрайтис показывал ему дело «Товарищей бывших анархистов», оно успело пополниться многими новыми бумагами, распухло, раздобрело и по некоторым признакам стало втрое опаснее. Макс просмотрел его бегло, но и того, что зацепил стремительно летящий по «кривым и косым» строчкам взгляд, хватило бы на две смерти. Для каждого. Для него, читающего эти документы, для Семенова, передавшего ему их, для Будрайтиса – впрочем, говорят, он умер, но умер ли? – и доброго десятка других, упомянутых в тех документах людей. Для комкора Котовского, например, или начальника Одесского кинофотоуправления Капчинского…