Колыма

Молчание. Лев буквально кожей ощущал облегчение, исходящее от остальных зэков. Для показательной порки выбрали его, а не их. Голос Синявского звучал подозрительно мягко.

– Отвечайте.

Лев ответил:

– Я не хотел оскорбить вас.

Синявский отпустил подбородок Льва, сделал шаг назад и сунул руку в карман.

Ожидая увидеть ствол пистолета, Лев растерялся и не сразу сообразил, что происходит на самом деле. Рука Синявского была вытянута – да, но ладонью кверху. На ней лежали маленькие фиолетовые цветки, размерами не больше пуговицы на рубашке. Лев даже испугался на миг, решив, что пуля уже пробила ему голову и у него начался предсмертный бред, в котором смешались картины прошлого и настоящего. Но секунды шли, а фиолетовые цветки по-прежнему трепетали на ладони. Все происходило на самом деле.

– Возьмите один.

Что это, яд? И он должен скорчиться от боли на глазах у остальных? Лев не пошевелился, держа руки по швам.

– Возьмите один.

Льву ничего не оставалось, как повиноваться. Он протянул руку и дрожащими, как у пьяного, пальцами попытался взять один из цветков, едва не сбросив его на землю. Наконец ему это удалось. Тот был совершенно высохшим, с хрупкими лепестками.

– Понюхайте.

И вновь Лев не пошевелился, не в силах уразуметь, что от него требуется. Приказ повторился.

– Понюхайте его.

Лев поднес крошечный цветок к носу и осторожно понюхал, но ничего не уловил. Запах отсутствовал начисто. Синявский улыбнулся.

– Замечательно, правда?

Лев на мгновение задумался, опасаясь какого-нибудь особенно коварного подвоха.

– Да.

– Он вам нравится?

– Нравится.

Синявский похлопал Льва по плечу.

– Вы станете садовником. Эта земля только кажется унылой и безжизненной. На самом деле она полна скрытых возможностей. Только двадцать недель в году растительный грунт оттаивает, и в течение этого времени я разрешаю своим заключенным обрабатывать землю. Вы можете выращивать все, что угодно. Большинство отдает предпочтение овощам. Но цветы, которые тоже растут здесь, довольно красивы – по-своему, конечно. Неброская красота зачастую самая привлекательная, вы согласны?

– Согласен.

– Вы будете выращивать цветы? Мне не хотелось бы навязывать вам свое мнение. Вы вольны заняться чем-нибудь другим.

– Цветы… это… очень хорошо.

– Да, вы правы. Цветы – это хорошо. А неброские цветы – самые красивые.

Начальник лагеря наклонился к уху Льва и прошептал:

– Я выделю вам чудесный участок. Пусть это останется нашим маленьким секретом…

И он ласково сжал руку Льва чуть пониже локтя.

Синявский отступил на шаг и обратился к заключенным, стоявшим строем, вытянув руку и показывая им крошечные фиолетовые цветы:

– Берите по одному!

Заключенные колебались. Синявский повысил голос:

– Берите! Берите! Берите!

Расстроенный тем, что они не спешат выполнять его приказ, он подбросил цветки в воздух, и фиолетовые лепестки, кружась, опустились им на бритые головы. Сунув руку в карман, он достал новую порцию и опять подбросил их вверх, осыпая заключенных пурпурным дождем. Несколько узников подняли головы, и крошечные лепестки застыли у них на ресницах. Некоторые упорно смотрели себе под ноги, твердо веря, что над ними решили жестоко подшутить и только они сумеют избежать наказания.

На ладони у Льва все еще лежал крошечный трепещущий цветок, а он так и не мог понять, что здесь происходит, – или он ошибся и прочитал чужое личное дело? Человек с карманами, набитыми цветами, не мог быть тем, кто заставлял заключенных работать рядом с разлагающимися трупами своих товарищей, не мог быть тем самым начальником лагеря, который руководил строительством Большого Ферганского канала и Обской железной дороги. Запас цветов у него в кармане иссяк, и последние лепестки, кружась, упали на снег. Синявский же продолжал свою вступительную речь:

– Эти цветы выросли на самой жестокой и бесплодной земле в мире! Красота из уродства: вот во что мы верим здесь! Вы прибыли сюда не для того, чтобы страдать. Вы здесь для того, чтобы работать, как работаю я. Так что мы с вами не слишком отличаемся друг от друга. Да, мы с вами выполняем разную работу, и ваша, пожалуй, тяжелее моей. Тем не менее мы будем трудиться вместе, изо всех сил, на благо нашей страны. Здесь, на этой земле, где никто не рассчитывает обрести праведность и встретить доброту, мы с вами станем лучше.

Слова эти прозвучали искренне. Казалось, они идут от души. То ли начальник лагеря терзался чувством вины, то ли угрызениями совести, то ли страхом того, что его будет судить новый режим, но одно было совершенно ясно – он сошел с ума.

Синявский ткнул пальцем в одного из охранников, и тот поспешил к столовой. Через несколько секунд он вернулся в сопровождении нескольких узников, каждый из которых держал в руках поднос, на котором стояли маленькие жестяные кружки и бутылочка. Они стали наливать темную вязкую жидкость в кружки, предлагая их вновь прибывшим. Синявский пояснил: