— Как же это произошло? — помрачнел капитан, подходя к завернутому в плащ-палатку телу. — У вас были чудесные позиции.
— Да в последние минуты он… — нервно помотал головой Колодный. — Немцы уже начали отходить. Но он привык воевать, как на передовой. Ну и… вырвался из-за валунов. «Ура!» — кричит, словно где-то на передовой роту в атаку поднимает. Я ему ору: «Назад!», а он прет, словно собрался всех их в рукопашной перемолотить. Как-никак две медали «За отвагу». Первым врывался в окопы. Вот так… Еле мы его потом вытащили из-под обстрела.
— Э, нет, братцы вы мои, так воевать нельзя! — обвел взглядом своих бойцов Беркут. — Здесь не передовая. И нас здесь не батальон. Тут своя тактика: засады, перебежки… Учитесь использовать преимущества партизанской войны. Заманивайте, подстерегайте врага, появляйтесь там, где он не ожидает вас. При этом действуйте, как вам заблагорассудится, как диктует обстановка: в гражданской одежде, в форме вермахта, или в эсэсовской, румынской, да в какой угодно!
— Что теперь судить-рядить, товарищ капитан? — сокрушенно развел руками старшина. — Он — мертвый, погиб геройски. И весь тут сказ.
— Прекратить, старшина! — неожиданно для самого себя повысил голос Беркут. — Может, именно вот так, над телами погибших, мы и должны анализировать наши потери. Геройски умирать мы уже научились. Теперь нужно научиться мудро, пусть не всегда геройски, но все же побеждать. Иначе нашей группы, на которую так рассчитывает командование, хватит ровно на три схватки. А потому и толку от нас… Партизанская война — наука особая.
— Понимаю, — первым признал его правоту все тот же старшина.
— Во всяком случае, учитесь понимать, — обвел Беркут взглядом всю группу. — Горелый — к опушке! Следите за действиями противника.
Он вырвал из-за пояса Гаёнка немецкую гранату, пробежал несколько метров и, крикнув: «Ложись!», метнул ее между деревьями на небольшую поляну.
— Гаёнок и Копань, с лопатками — к воронке. Превратить в могилу, — приказал парашютистам, переждав взрыв за стволом дуба. — Остальным — быстро выйти из леса и собрать оружие. У нас не более пятнадцати минут, пока немцы не опомнились. И впредь не оставлять на поле боя ни одного автомата, ни одного патрона. Это наше оружие. Наша борьба и наша жизнь.
Подойдя к плащ-палатке, Беркут отвернул ее край и всмотрелся в посеревшее, но еще не застывшее в мертвой маске лицо бойца, на котором отражалась мука предсмертной боли. Ему вспомнилось, как под дулами вражеских автоматов выносили погибших бойцов из гарнизона его дота, в то время, когда немецкие санитары забирали своих. Скольких бойцов пришлось ему похоронить за эти два года войны, в свои двадцать пять!..
Когда война наконец завершится, солдат нужно будет готовить к боям совершенно по-иному. К черту эта бесконечная муштра, строевые смотры, чистка казарм. А эти учебные атаки… когда массой, плечом к плечу, чтобы пуле пролететь было негде… А потом — в лоб, на любую высотку, на любой дот — по трупам своих товарищей… Что это за подготовка такая, почерпнутая из тактики Наполеоновских войн?
— Пора хоронить, командир.
Беркут поднял голову и увидел неподалеку плащ-палатку, на которой уже лежало несколько автоматов и солидная куча рожков с патронами.
— Да, младшой, пора, — он поднялся с камня, на котором сидел, и первым взялся за плащ-палатку с телом погибшего.
— А что с пленными делать будем? — спросил старшина, когда, предав тело земле, они собрались уходить.
— Какими еще пленными? — грозно переспросил его Андрей.
— Ну, теми, голопузыми, которых мы раздели?
— Я же сказал, что у нас нет пленных, — вежливо, казалось бы, совершенно добродушно, объяснил ему капитан, хотя каждый из бойцов понял, что этим показным добродушием командир погасил взрыв гнева.
— Но они есть, — простодушно молвил старшина. — И говори, что с ними делать.
— Это вам не регулярная армия. У партизан пленных не бывает и быть не может. У нас нет лагерей для военнопленных, поэтому в плен мы не берем. Точно так же, как и немцы нас, партизан, в плен не берут. А если и берут, то сразу же расстреливают. Или вешают. Это уж зависит от прихоти офицера. Я понятно выражаюсь?
— Да оно, конечно, понятно, — пробубнил старшина, отводя взгляд.
Однако пауза, которая наступила после этого признания старшины, оказалась слишком тягостной. Старшина ждал четкого приказа, и он имел право на него.
— Где эти фрицы? — не выдержал Беркут.
— Чуть дальше, там, за скалой, — угрюмо объяснил старшина и, еле поспевая за решительно направившимся к скале командиром, уже на ходу объяснил: — Понимаете, когда сидели в засаде, стрелять нельзя было. Ну, мы отвели их, привязали к деревьям, чтобы потом… Но там уже было не до них. Только сейчас вспомнил.
Увидев перед собой обер-лейтенанта и группу партизан, пленные разом поднялись и рванулись в разные стороны, будто в состоянии были разорвать веревки, которыми их привязали к толстой сосне.