Колодцы знойных долин

— Вставай! — Он тут же стал обувать и сына. — Беркут пролетел… Спустился резко, почти по отвесной. Выходит, птенец еще в гнезде.

Манкас собрался быстро. Нетерпение отца передалось и ему. Да и почувствовал он неловкость оттого, что не выдержал двухдневного перехода и они потеряли из-за этого несколько часов. Он завернул остаток еды, положил в коржун и приторочил его к седлу. Не прошло и пяти минут, как Манкас с конем на поводу бросился догонять отца.

Ущелье Коп-ажал было уже рядом, и они достигли его через полчаса. Не подходя к нему вплотную, охотники свернули с гребня и пошли вниз по невидимой, известной только старому Асану тропе. Остановились у большого прямоугольного камня с изображением всадников, гнавших перед собой стадо тау-теке. Старик и мальчик с минуту рассматривали рисунок. Бесчисленные линии тянулись от всадников к зверям, и там, где они достигали их, на телах муфлонов темнели рваные пятна, напоминающие лепестки цветов. Линии создавали ощущение стремительности, раны — успокоенности, но старик понимал их как выражение неотвратимости судьбы. Солнце бесстрастно освещало великое борение ушедшей жизни.

Камень навис над самым обрывом, и когда Манкас перевел взгляд с рисунка на весь камень, то машинально отодвинулся от края пропасти. Казалось, все это: и всадники, и тау-теке, и камень — летит вниз…

А перед ними лежало глубокое ущелье с отвесными стенами. В этом месте оно делало плавный поворот, который тянулся примерно на полверсты, затем скалы заслоняли его сверху, и уже ниже ущелья открывалось широким коридором, уходящим к Черным горам.

Старик показал рукой в ущелье.

— На той красной скале гнездо, — сказал он хриплым от волнения голосом. — Спуск около полусотни кулашей^[26]. Вон видишь два карниза?

— Вижу.

— На них лучше всего и дождаться беркутов.

— Прилетят?

— Коп-ажальские без боя к гнезду не подпустят. Палка тут не годится, отбивайся ножом.

— Посмотрим.

— Ну пошли, я все расскажу по пути. — Они зашагали вдоль ущелья, направляясь к самой дуге поворота. — От стены до гнезда расстояние три кулаша. Или раскачаешься, или спустишься ниже и перейдешь на скалу там, где сможешь до нее дотянуться.

— А как ты добирался?

— Раскачивался. Но это не обязательно.

— Понятно.

— Я потому раздвинул крылья калкана, чтобы тебе было легче дотянуться.

— Ясно.

Беркутчи на мгновение остановился в раздумье, глядя на скалу. Лицо его было напряжено, глаза широко раскрыты, и ослабевшие солнечные лучи, казалось, отражались от желтых глаз, как от стекла. Повинуясь какому-то внутреннему толчку, Манкас придвинулся к нему, но отец точно очнулся и, как будто ему было в тягость прикосновение сына, зашагал вперед.

Остановились они у места спуска, которое определили по маленькой площадке, усыпанной костями тау-теке, с давно засохшими, почерневшими сухожилиями, кусками задубевшей шкуры, птичьим пометом. Сняли с пегого калкан, связку аркана и коржуны.

Потом оба легли на край обрыва, свесились вниз и стали рассматривать стену. Она была отвесная, обыкновенная, каких много видел Манкас: чуть-чуть покатая, образуемая наклонно идущими вниз каменными уступами. Местами камни были ровными, местами зубчато-ломаными и выпирающими далеко наружу.

— Если бы камни были потверже, можно бы без риска подняться со дна ущелья, — сказал старик. — Но здесь только сверху и доберешься…

Они выбрали направление спуска, тщательно отметив и обсудив каждый уступ. Потом стали изучать трещины, отделявшие в самом низу камни от стены. Эти камни торчали вверх, как острые надолбы, самый крупный из них был той самой красной скалой, в нише которой гнездились беркуты.

— Как достигнешь первого карниза — отдохни, осмотрись, — посоветовал старик, поднимаясь. — На втором — тоже. Интересно, прежнее там гнездо или они сложили другое? Двадцать шесть лет мы их не трогали.

— Узнаем, — спокойно сказал Манкас.

— Ну надевай, — предложил старик и улыбнулся сыну. — Надо торопиться. В ущелье, сам знаешь, темнеет рано.

Манкас затянулся широким кожаным поясом и залез в калкан. Беркутчи сперва проверил, как он затянулся, потом приподнял калкан, и они стали пристегивать ремешки. Когда закончили крепление, старик обвязал сына вокруг пояса арканом, другой конец которого намертво прикрепил к близлежащему камню. Пристегнул к поясу нож в чехле, положил за пазуху замшевой куртки кожаные рукавицы.

— Отбивайся ножом, — еще раз предупредил он сына.

— Посмотрим.

— Не вздумай жалеть! — Асан нахмурился, — Ты не знаешь коп-ажальских беркутов. Привык к белохвостым…

— Раненый беркут не будет больше гнездиться здесь.

— Я знаю это не хуже тебя. Постой, не перебивай! — Старик заметил нетерпение сына. — Никто не посмеет сказать, что мы с тобой не любим птиц. Поэтому, если я говорю: отбивайся ножом, значит, нет иного выхода.

— Одним гнездом станет меньше.

Старик погладил сына по голове.

— Я у тебя вот что хочу спросить, Манкас. Как бы ты поступил, если бы тебя заставили ловить птиц день и ночь?

— Ловил бы. — Манкас с удивлением посмотрел на отца.

— А если бы запретили?

— Все равно бы ловил.