Колодцы знойных долин

— Значит, не перевелись.

— Что вы?! — подхватил пастушок. Он уже позабыл о своих подозрениях и, как всякий мальчишка, ринулся сообщать незнакомому человеку аульные новости. — Шофер моего отца подстрелил одного беркута, а то перетаскали бы всех ягнят. Старики говорят: «Изменились повадки птиц. Раньше они не бросались на овец».

— Ну-ну, — нахмурился однорукий.

— А к гнездам их не очень-то доберешься, — продолжал мальчик. — Надо идти по гребню Меловых гор, который называется Каскыр-жолом^[23]. Раньше, говорят, там погибло немало охотников. Тот беркут, которого подстрелили, был стар…

— Он здешний?

— Беркут?

— Шофер.

— Из нашего аула. Шофер второго класса. Зовут…

— А давно здесь аул?

— Ну-у… — Мальчик неопределенно пожал плечами, — Как вам сказать…

— Выходит, историю своего аула не знаешь.

— Почему? Знать-то знаю, но…

— А птиц как будто любишь?

— А как же? — Мальчик гордо вскинул голову. Наконец-то он сможет удивить этого странного человека. — Я же из аула беркутчи!

— Что?!

Мальчик вздрогнул и попятился под пронзительным взглядом желтых глаз.

— Что ты сказал? — прохрипел мужчина, подавшись к нему.

— Сказал, что я…

— Аул твой! Как назвал ты аул?

— Аул беркутчи. — Мальчик отошел на несколько шагов.

Незнакомец поднял чемодан и в каком-то смятении двинулся в сторону селения. Поравнявшись с пастушком, остановился. Мальчик видел его теперь в профиль и не находил в нем ничего странного. Скорее, путник производил впечатление человека, у которого случилась беда. Прошла минута, другая, а мужчина стоял, словно не решаясь идти дальше. Тонкие губы беззвучно шевелились. Мало-помалу его волнение передалось мальчику, он подошел и тронул путника за руку.

Мужчина не шевельнулся, и пастушок потянул за рукав кителя:

— Дядя, а вы кто?

Тот усмехнулся, но как-то печально и мягко.

— Ты не знаешь, мальчик. А впрочем… — Он повернулся к нему: — Я Манкас. Слыхал про такого?

Теперь опешил мальчик.

— Слыхать-то слыхал… — чуть ли не шепотом проговорил он, уставившись на однорукого изумленным взглядом.

— Вот он и заявился в родные места.

— Но беркутчи давно уже… помер.

— Тогда считай — воскрес.

Разговор с пастушком, кажется, придал мужчине решимости: он двинулся вперед мягким, длинным охотничьим шагом, словно боясь кого-то спугнуть. Мальчик остался стоять с разинутым ртом. Но потом сорвался с места, догнал его, забрал чемодан. Однорукий не придал этому значения. Мальчик быстро засеменил сбоку. Тяжелый чемодан бил по ногам. Мальчик не знал: верить своему новому знакомому или не верить. Знаменитого беркутчи в ауле вспоминали с благоговением, преклонялись перед его именем, ибо он был последним, кто знал и пытался сохранить великое ремесло предков. То ремесло, которым сейчас не владел ни один козкормесский житель, хотя их иногда и называли беркутчи. Но беркутчи Манкас пропал много лет назад, еще до того, как аул вернулся из Каракумов на родину, и в Козкормесе его считали погибшим. В него верили как в праведника, и верили свято. И вдруг он появляется в образе обыкновенного человека, однорукого, и идет рядом с Кейесом. И заикнись он сейчас в ауле, что видел Манкаса, — вмиг осмеют… Кенес чувствовал, что незнакомец не обманывает, но происходящее не укладывалось в его голове.

— А птиц ловите? — спросил однорукий, когда они дошли до кошары.

— Зачем?

Ответный вопрос застал пришельца врасплох. Однорукий остановился, попытался было что-то сказать, но вдруг громко рассмеялся. И стал хохотать, покачиваясь длинным телом, пока не прошибло слезу. Кенесу стало не по себе от его безрадостного смеха. Он вновь ощутил в себе какой-то смутный трепет, страх перед этим непонятным человеком.

Наконец однорукий успокоился.

— Вот это аул!.. — вымолвил он, подавляя смех, который еще клокотал в горле. — Тоже мне беркутчи. Ха-ха-ха…

Этот день стал событием в жизни аула Козкормес. Аул принял беркутчи с трепетной радостью, которая постепенно уступила место огорчению, когда выяснилось, что он не праведник и вовсе не такой, каким его помнили. А Манкас и вправду был неузнаваем. Он, например, уже плохо говорил на родном языке, и Кенес просидел весь вечер рядом, переводя его слова ошеломленным старикам. Манкас покинул их тридцать три года назад, накануне революции, ушел, разуверившись в том, что сородичи смогут сохранить себя, свое ремесло, культуру. Ушел, прокляв их. Но об этом рассказ впереди… А теперь он с трудом произносил на родном языке слова, еще сохранившиеся в памяти, и женщины хихикали, толкая друг друга локтями в бок. Старики же терпеливо вслушивались в слова непокорного в молодости беркутчи и вглядывались в него настороженным взглядом: их беспокоило, что Манкас и сейчас держится уверенно, с видимым даже неопытному глазу сознанием собственной правоты… Потом все другие события — и радостные и горькие — вспоминались жителям Козкормеса непременно в связи с этим днем. «Это случилось незадолго до возвращения Манкаса», — говорили они, начиная какой-нибудь рассказ.