Колодцы знойных долин

Мысль Шакпака работала лихорадочно. Подобно потоку воды, прорвавшему насыпь, была она и в своем стремлении сметала его недавние, кажущиеся прочными принципы, расчеты, горести и мечты. В воображении его рождалось что-то новое, и Шакпак в мучительном ожидании, словно безумный, забегал по зиндану.

Он то перевоплощался в баксы и кричал на всю темницу, а то начинал вдруг объясняться в любви, словно перед ним стояла Нурпия. Не помнил, сколько времени продолжалось это горячечное состояние, а когда оно прошло, Шакпак сразу почувствовал слабость. Последнее время он привык к этому. Он сел на пол, упершись спиной о шершавую стену, и задумался. Ясно чувствовал, что истина на этот раз близка, он дышал ее близостью. И он уже искал решение, ибо точно знал, что должен построить нечто такое, что простоит века, победит войны и завоевателей и будет говорить о духовном мире его народа. Ради этого он обязан выжить.

Ползком перебрался Шакпак на ложе и забылся в полудреме.

От лязга засовов он подскочил на каменном ложе. Ему, отвыкшему от звуков, показалось — прогремел гром. Неестественно громким показался хриплый голос стражника:

— Ты свободен, Шакпак!

Он выпрямился и, стараясь совладать с охватившей его дрожью, стал всматриваться в темноту.

— Идем, — предложил кто-то другой. Звонкий, нетерпеливый голос выдал возраст воина, и Шакпак рассмеялся: получалось, его освобождала сама молодость. Он прошел между голосами и стал подниматься по ступенькам. Тесаные камни приятно холодили босые ноги, они были ровные, без единой щербины, словно бы кладенные вчера. Редко ступала по ним человеческая нога. Стражники следовали молча. И старый, весь в шрамах угрюмый воин с некоторым удивлением смотрел на узника, не спешившего выбраться из зиндана. В его долгой жизни это был первый случай. Шакпак шел уверенным шагом, худые плечи его ритмично покачивались в неясном свете факела, который держал молодой, хромающий на правую ногу стражник.

Солнце только вставало из-за гор, как и предполагал Шакпак. Упруго ударил луч. Шакпак увидел дворец. Под косыми утренними лучами он пробуждался ото сна, краски его были свежи, как цветы, омытые росой. Нет, не прошли еще тысячелетия, и никто не смеялся над строителем, который допустил ошибку. Арка стояла ровно, изгиб ее был плавен и могуч, и дворец с фасада, казалось, опирается на радугу. В нише еще стыла темная прохлада, ясно различались клинчатые камни верха полукруга. Нисколько не осела злополучная колонна. Шакпак заметил бы осадку сразу, по параллельным верхним углублениям, окрашенным в голубой цвет: они смыкались над аркой и смотрелись сейчас как одна линия. Шакпак подумал, что этого и следовало ожидать. В минуты отчаяния он ушел за тысячелетия и увидел свое детище оттуда, из-за роковой черты сознания, а свобода взяла вот и спокойно поставила все на свои места. Сердце Шакпака гулко колотилось в груди. Нет, камень не подвел его. Камень, который он выбрал в Каратау и привез в город, будет еще сотни лет держать колонну…

Нечеловеческая гримаса исказила вдруг лицо Шакпака. Радость свободы задохнулась от мыслей, достигших конечного пути. Он увидел свою ошибку: она началась там, где он оторвал камень для дворца от земли. От того места, где камень сложился в земле. Человек обречен на одиночество, как только покидает утробу матери. Обречен на ошибки. И, постигая смысл ошибок, идет он к истине. Истина ведет к совершенству, к пониманию и принятию законов природы. А он, глупец, к потерявшему силу камню присовокупил железо и дерево и разукрасил это убожество красками и изразцами. Ошибки следовали одна за другой, и дворец зиждился на одних погрешностях, рожденных неверной мыслью. Он не должен отрывать камень от земли. Не должен! Шакпак чуть не кричал эти слова. Он мысленно благодарил судьбу, бросившую его самого в глубь земли. В утробе земли нашел он истину…

Старый воин, как всегда, тоже залюбовался дворцом, но потом взглянул на Шакпака и застыл от изумления. Белое тонкое лицо знаменитого мастера казалось высеченным из александрийского мрамора, губы шевелились в беззвучном шепоте, а глаза его были неподвижны и неестественно устремлены вверх. Воин подождал немного, провел ладонью перед лицом Шакпака и тотчас отдернул руку.

— Он слеп!

Шакпак вздрогнул от его слов, в замешательстве шагнул на оставшуюся последнюю ступеньку и споткнулся. Молодой воин еле успел подхватить его. Шакпак был слеп и все-таки видел! И солнце стояло точно там, где он представил его, величественно и молодо возвышался дворец, сверкая красками, приковывая к себе взоры людей, и мир вокруг был таким, каким Шакпак увидел его минуту назад. Но видел он внутренним взором, и на этот раз не ошибся, ибо жил в этом мире. Не был лишним в нем.

Вдвоем стражники вывели его наверх и повели по площади. Шакпак обмяк и послушно переставлял ноги. Они прошли площадь, и в тени дворца Шакпак, словно в бреду, прошептал:

— Я построил дворец, а в нем живут рабы…

Молодой воин приостановился.

— Во дворце — рабы?

— Тише! — одернул его старший. — Камни имеют уши.