— Мир вам! — поприветствовал Булат табунщиков, стаскивая с головы белую кепку с широким козырьком.
— Будь удачлив, сынок! — ответил Елен. — Присаживайся. Вот сюда…
Копжасар обменялся с гостем крепким рукопожатием и стал стелить дастархан. Поставил на скатерть березовое тегене, наполненное до краев кумысом, и небольшие деревянные расписные чашки.
Булат огляделся. Жили табунщики просто. Через решетчатое кереге виднелись сложенные на жастагаше — деревянной подставке — одеяла и подушки; необходимая утварь была разложена на деревянной полке, рядом с ней стоял кебеже — сундучок для посуды. И жастагаш, и кебеже, и карниз полки покрывали ромбические узоры с ответвлениями в виде рогообразных завитков. Расписаны они были красной и синей красками, издавна популярными в степи, но особой яркости при этом не ощущалось: она скрадывалась лаконичностью и простотой ритмичных повторений рисунка. Булат знал, что все это сделано стариком. Рядом с кибиткой лежали ящик с инструментом, три разных по вместимости казана, стояла бочка с водой, прикрытая сверху тулаком — воловьей шкурой.
— Выпей кумыса, — предложил Елен гостю. — Должно быть, намаялся за день.
— Спасибо.
— Сейчас он пахнет тюльпанами, — добавил старик. — Приятно.
Булат кивнул, не отрываясь от душистого напитка.
— Что делал? — спросил Елен, когда гость опорожнил вторую чашку. Похоже, только годами выработанная вежливость удерживала его до этой минуты.
— Срисовал два-три настенных рисунка, — ответил Булат и тут же стал разъяснять: — Начал с портала. Одному трудно управляться, но вроде бы получается. В будущем году добьюсь экспедиции.
— А я думал — ты не вернешься, — повторил старик слова, сказанные Булату утром.
— Поэтому в тот раз вы и не заикнулись о легенде?
— Степь узнаешь, если будешь таким же терпеливым, как она сама.
— Я уже сказал, ата, что отныне связал свою жизнь с Мангыстау. — Булату показалось, что старый табунщик хочет, чтобы он повторил это при Орынбасаре и Копжасаре. «Таковы уж старики, — подумал он, — во всем должны убедиться до конца».
— Тогда никто от тебя ничего не станет скрывать: ни земля, ни люди, — довольно заключил Елен и переглянулся со своими джигитами.
Над землей темнело. Густой теплый воздух плыл теперь с моря, и запах воды примешивался к опьяняюще густому аромату тюльпанов. Желтые языки огня бесшумно лизали выпуклый бок казана, и комочки сажи, прикипевшие к металлу, беспрестанно искрились и потухали, похожие на звезды. Орынбасар слушал беседу Елена и Булата с любопытством и с чувством ревности одновременно. Наставника он чтил так высоко, что никогда бы не осмелился оспорить ни один из его доводов. Да в этом и не было необходимости, ибо старик просто высказывал свое мнение, и слова его всегда казались истиной.
А сейчас было непривычно видеть, как он старается что-то доказать Булату. Видно, днем о чем-то они не договорились.
Копжасар же был занят тем, что аккуратно подливал в чашку кумыс.
— Моя мечта: по сохранившимся в Мангыстау художественным памятникам попытаться увидеть, чем жили мои предки. Все только и знают, что пишут и говорят о древних набегах и войнах, а мне хочется знать духовную сторону жизни степняков. Государства, может быть, и создавались войнами, но высокой основой жизни, наверное, было искусство. — Булат понемногу увлекся. — Археология как бы обошла Мангыстау… О нем не упоминается в литературных источниках. Основы… Окутано тайной все. Чем жили древние художники? Как им удалось добиться совершенства, такого, что сооружения, великолепные сами по себе, органично вписаны в рельеф местности? В чем истоки того, что строители смогли добиться слияния своих творений с природой? И потом, как удалось сохраниться подземному храму? Ведь наверняка здесь проходили яростные войны…
— Я понял твои мысли, хотя и говоришь ты непонятным языком, — отозвался старик. — Сегодня я, например, еле разглядел на берегу Крылатого и кобылицу.
Булат помолчал, глядя на огонь. Затем повернулся к Елену.
— Сегодняшняя драка жеребцов и ваше рассуждение о ней и вправду имеют какую-то связь с тем, что изображено на скалах. Общий дух, что ли… Или одинаковое видение мира.
Старик тихонько наигрывал на домбре.
— Я обмерил подземный храм, — снова заговорил Булат. — И что же вы думаете? Все четыре комнаты оказались разными, хотя видишь точную увязанность помещений друг с другом и воспринимаешь все это как одно целое. Красота достигнута явной несимметричностью и несоразмерностью. — Слово «несимметричностью» Булат сказал по-русски.
— Теперь ты заговорил совсем непонятно, — перебил его старик. — Как ты сказал? Не-сим-метричностью?..
Джигиты рассмеялись. Но увлеченный Булат уже не мог остановиться.
— А наскальные рисунки? Удивительное подчинение плоскости замыслу художника. Несколькими перекрещивающимися линиями закрепляется участок скалы. Обрамляется, можно сказать, и рисунок обретает границы. Должно быть, существовала большая изобразительная школа.
Старик вмешался снова, и опять с тихой улыбкой.