Вертеть дыру в крыше коровника можно было хоть и сейчас, чем Марек сразу же и занялся, а вот за вспышкой я могла отправиться только через три дня, ибо сегодня была пятница, а в субботу и воскресенье никого из друзей в Варшаве не застать. Я предложила временно заменить вспышку сильной электрической лампочкой: протянуть провод на крышу коровника, установить там мощную лампочку и в нужный момент включить ее. Идея прекрасная, но осуществить ее не удалось по причине отсутствия сильной лампочки. В доме Франека была только одна лампочка в 100 ватт, в ближайшем магазине в Венгрове были лишь шестидесятки, а в другие магазины я уже не успевала из-за той же пятницы — конец дня, магазины закрываются до понедельника.
К тому же Марек не находил мою идею столь уж гениальной, утверждая, что даже при очень сильной лампочке фотографии все равно не сделаешь, для этого нужна вспышка, а просто полюбоваться на злоумышленника, осветив его сильной лампочкой — только полдела, нам нужно вещественное доказательство. Его доводы внушили мне сильное подозрение в том, что он что-то узнал, от нас скрывает, но его ночная эскапада под видом мужика что-то определенно дала ему.
Хоть Франек с безграничным терпением относился ко всем нашим фанабериям, ни словом не упрекнув, например, мамулю за разгром, учиненный в его курятнике, тем не менее при известии о решении довести до конца поиски в колодце, несколько оживился. Появлялась слабая надежда, что удастся, в конце концов, разрешить тайну и последнего завета отца, и интереса, проявляемого враждебными силами к его усадьбе. Может, тогда наступит спокойствие? Предположение о том, что какое-то имущество может храниться в колодце, Франек с присущей ему непосредственностью назвал идиотским, но против работ не возражал. Более того, чтобы скорей с ними покончить, предложил устроить аврал ночью с субботы на воскресенье. Нет, в воскресенье тоже можно, почему нет, но тогда сбежится вся деревня и будет стоять над душой.
— Но до субботы он успеет все завалить! — возмутилась мамуля. — Придется начинать сначала.
— Да ведь суббота уже завтра! — воскликнула Тереса.
— Ну так что? В его распоряжении целая ночь!
Франек махнул рукой:
— Пусть заваливает, черт с ним! Мы втроем успеем за ночь снова раскопать. Втроем мы за ночь провернем.
— Будет темно, — предостерегла Люцина. — Он сможет убить…
— …всех троих? С автоматом заявится? Все равно трое сразу копать не смогут, один из нас будет наверху, ну и покараулит.
Казик, который уже вдоволь наработался в колодце, вздохнул:
— Если ночью не засыпет, то нам целая ночь и не нужна, хватило бы на рассвете как следует поработать…
— Лучше начнем с вечера, лампочки у меня, хоть и слабые, есть, кусок провода найдется. Подключу, чтобы хоть свет был.
Марек поддержал хозяина. По его мнению, для них и в самом деле не страшно, если злоумышленник немного и засыпет колодец за сегодняшнюю ночь. Пусть потрудится, ничего…
Думаю, Марек так говорил лишь для того, чтобы мои бабы не мешались ночью и предоставили ему возможность действовать самому. Наверное, собирается спрятаться и подкараулить злоумышленника, чтобы поймать его. И при этом не причинить злоумышленнику особого вреда, не доказано ведь, что злоумышленник и убийца — одно и то же лицо. Один мог убивать, второй — заваливать колодец.
Странно, но мамуля перестала возражать. Она просто удалилась, неизвестно чем занималась и появилась только к ужину. Взглянув на старшую сестру, Люцина в панике прошептала мне:
— Езус-Мария! Твоя мать что-то схимичила. Посмотри на нее!
И в самом деле — мамулю распирало от скрываемого торжества, глаза горели подозрительным огнем, на устах затаилась лукавая улыбка.
Как мы ни пытались разведать, как ни подступали с разных сторон, все наши дипломатические подходы ни к чему не привели. Мамуля держалась твердо и лишь притворно удивлялась, с чего мы вдруг к ней привязались.
Помог Казик. Он, правда, ничего нам не сказал, но, войдя в кухню, уставился на мамулю в немом изумлении. После ужина мы с Люциной взяли его за бока.
— Тетя велела мне никому не говорить, — сказал честный парень, — но я все равно и так ничего не могу сказать. Просто она просила меня настругать щепок.
— Каких щепок? Для чего?
— Не знаю. Попросила заготовить длинные такие щепки, острые на концах. Ну, я заготовил и заострил.
— И что она с ними сделала?
— А ничего. Лежат. У сарая.
Мы с Люциной переглянулись, будучи не в состоянии разгадать замысел мамули. Устроить костер? Тогда зачем заострять? Устроить ловушку? Тогда почему лежат у сарая?
Пришлось отказаться от сна и стеречь эту старую выдумщицу. Она делала вид, что читает, явно выжидая, когда все заснут. Мы сделали вид, что заснули, тогда мамуля встала, потихоньку оделась, вышла во двор и скрылась в черной тени, отбрасываемой сараем. Мы с Люциной наблюдали за ней л кухонное окно. Окно было раскрыто. До нас донесся сначала скрип двери, потом легкий стук деревяшек друг о друга.
— Чем она там занимается, о Господи? — простонала Люцина.