Колодезь

Рыцарь Пальмар стоял здесь же, трясясь краще овечьего хвоста и ожидая себе всяческой смертной муки. Однако случилось так, что на атаманов напала добродушная минута, и царское посольство, лишённое даров и грамот, было всего лишь выдрано плетьми и отпущено восвояси.

Вечером атаманские мысли переменились, Разин напился пьян, во гневе рвался порубить успевших скрыться послов, злобно грозил воеводам и самому царю. Ночью в городе заполыхали новые пожары, а утром огрузневшая флотилия снялась и, бросив истерзанную Баку, шатнулась на юг.

Месяц грабёжники бесчинствовали посредь моря, налетая на прибрежные деревеньки, грабя рыболовов и побивая беспечных купцов, высунувшихся на простор со своим товаришком. Среди челнов и стругов всё больше становилось купеческих бус и плоскодонных морских лодок. Клич «нечай!» гремел от Апшерона до Мангышлака. По реке Куре ватага поднялась в Грузинский уезд, показав, что не только узбекам и персам, но и старым знакомцам – туркам, которым принадлежит Грузинская земля, не стоит забывать о казацкой вольнице.

Всё это время Семён был как в угаре. Жизнь развернулась и пошла по второму кругу, раздавая долги и сводя счёты. Особенно сильно нахлынуло это чувство, когда ему повстречался обоз бааб-аги, привычно собиравший среди грузин отроков для султанской службы. Семён, не колеблясь, объяснил сотоварищам, кого им довелось поймать, и народ рассвирепел. Янычары, идущие с бааб-агой, были немедля порублены, а сам ага повешен. Тех рекрутов, что постарше, казаки отпустили восвояси, малышей отвели к дому грузинского священника и препоручили заботам батюшки, велев переправить детишек по домам.

Возвращались к реке гордые добрым делом, а Семён вдруг вспомнил, как сучил ногами, дёргаясь в неумолимой петле, седобородый бааб-ага, и на сердце стало прескверно. Вроде бы поделом досталось злокозненному аге, а радость куда-то пропала. Сторицей воздаёт господь старым обидчикам, и от этого мщения новый круг жизни улит кровью сторицей против первого.

Всё дальше на юг отплывали челны, отмечая свой путь насильством и пожарами, и вскоре перед стругами заголубел гилянский берег, мелководный Энзели-кальи, холмы, покрытые знаменитыми гилянскими дубравами, а за ними дразняще замаячил прохладный город Ряш, любимый персидскими толстосумами.

Казацкие струги безбоязненно вошли в тесную горловину залива, но не успели пристать к берегу, как обнаружили, что попали в заботливо расставленную ловушку. Вместо жирных купцов и беззащитных летних усадеб на берегу сурово замаячили ряды персидского войска. Добрались-таки царёвы посылыцики до шах Аббасова величества, а быть может, великая наглость ширванских грабежей подсказала Будан-хану – наместнику шаха в Гилянских землях, что налётчики не насытятся взятым добром и решат высадиться в Гиляни.

Первой мыслью казаков было повернуть вспять, но и там дорога оказалась заперта: поперёк узкого пролива уже была натянута великанская цепь, выкованная, как врёт предание, ещё во времена Александра. А за железной преградой неустанно кружили каики и бусы, на которых также ожидали шах-севены.

Войско шах-севенов сродни турецким янычарам, хотя и набирается среди правоверных. Но учат будущих солдат так же старательно. К тому же появилось новое персидское войско совсем недавно – при отце нынешнего шаха – и потому ещё не успело избаловаться и службу помнило. Неудивительно, что даже бывалых казаков пробрала жуть.

Разин приказал поспешно волоком тащить челны через неширокий перешеек, стремясь уйти из неудобного места. Но, очевидно, и персы понимали, где именно могут утечь гяуры, и позаботились заблаговременно перекрыть и этот путь. Два войска сошлись на узкой песчаной косе.

Впервые со времён незабвенного маскатского сидения Семён участвовал не в налёте на дурно вооружённых степняков или мирные татарские становища, а в настоящем бою против обученных воинов. Преимущество в ружейном огне помогло казакам отбиться, но провести корабли в море не удалось. К тому же чуть не четыре сотни казаков остались лежать на песчаной косе. И неважно, что персов погибло чуть не вдвое больше, у Будан-хана войск не занимать.

Ночью в казацком лагере царило беспокойство. Впервые казаки призадумались, что даже великое войско бывает побито, ежели схватится с величайшим. Знатоки припомнили, что уже бывало такое: лет с пятьдесят тому ушёл с Яика в бухары тысячный казацкий отряд, а домой не вернулся ни единый человек. Сказывали, что дед нынешнего хивинского хана объявил газават и казаков, сунувшихся в Хорезм, побили всех до последнего.