Колодезь

Первую ночь в море провели на небольшом островке, с которого хорошо был виден астраханский берег. Располагались под вольным небом, у костров. По разрядам никто не бился, сидели вольницей, кому с кем веселее. Семён пристал возле того же костра, что и Игнаха, – всё знакомая душа. А так народ у огня подобрался пёстрый, со всячиной. Звончее прочих выдавался Орефа – мужик из-под Нижнего, слывший колдуном и чуть ли не волхвом. Сам Орефа о том распространялся больше всех, пугая близким знакомством с богородицей и со стародавним богом Гориновичем, что в реке Яик живёт и может по своему хотению послать вольному люду удачи и всякого богатства, а может и отдать в руки властей, а то и просто потопить в полуаршине от берега вместе со стругом и всем добром. Припомнив утренние события, Орефа принялся было врать, будто Степан Тимофеевич по его, Орефиной, указке отдал девку в жертву Гориновичу. Никто Орефы не поддержал, неладная история смутила всех. Пошедшие с Разиным люди готовы теперь были идти за ним хоть в преисподнюю, но всё же первая невинно загубленная душа, скрепившая воровское братство, смутила очень многих.

Не услыхав одобрения, Орефа немедленно озаботился другими делами.

– Будь моя воля, – привычно кипятился он, люто посверкивая серыми глазёнками, – я бы их всех собственной рукой порешил!

– Кого? – сонно спросил один из казаков, поворачиваясь к огню озябшим боком.

– Да инородцев, погань пришлую! Всю Россию осели, по кускам разворовывают? Куда ни плюнь – всюду чужаки, родного, святоотеческого в заводе не осталось. Кровь сосут, что упыри ночные... да мне богородица сама жалилась, что упыри они и есть. Кровь в них нерусская, вот они на Русь и злобствуют. А царь им земли даёт да чины.

– Чего ж тогда даёт? – спросил из темноты тот же ленивый голос.

– Да уж я-то знаю, кто царю глаза отвёл! Знаю, кому вера православная поперёк глотки стала! Господь терпит до поры, а они и пользуются. Понасело на нашу шею инородцев, татарове поганые да калмыки: Аксаковы, Корсаковы, Карамзины, Бекетовы, Тургеневы – всё инородцы, позор и поношение Русской земли! Ещё немного, так наши умники из-за моря примутся арапов черномазых привозить и русскими обзывать.

– Патриарх бывый, Никон, тоже, говорят, не русский, – подсказал расстриженный поп, которого казаки уважительно звали попище Иванище.

– Из каких он? – заинтересовался Орефа, боевито встопорщив клочковатую бороду.

– А бес его знает... Меря, никак, или черемис.

– А-а... – протянул Орефа, отчего-то сразу потеряв к опальному патриарху интерес. – Это что, а вот теперь немцев понаехало на нашу голову да ляхов, прах их раздери! Достоевские, Лермонтовы, Мусоргские...

– Мусоргские, они татаре, – поправил Иванище. – В Польше тоже довольно татар осело.

– Один шайтан, Русской земле от них никакой пользы. Перебить бы их всех или назад погнать, откуда пришли, вот тогда Русь святая с колен подымется и славой воссияет! А то ведь ещё жиды есть, а от них самый вред происходит христианской вере.

– Христос жидом был, – не удержался Семён.

– Чево?! – Орефа подпрыгнул от негодования. – Да какой же он жид, если он сын божий? Христос – русский! Уж я-то знаю, мне сама богородица говорила.

– Чо она тебе говорила? – радостно вскинулся Игнашка, мигом учуявший, что рядом запахло сварой.

– То и говорила, что Христа она родила от русского.

– Ты, Орефа, не греши, – возвысил голос Иванище. – Богоматерь Христа родила от духа святого.

– А дух, что, не русский?

– От тебя дух не русский, а вонючий! – Тот казак, что цедил слова лёжа и как бы сквозь сон, резко сел и, глядя на Орефову безумную харю, с расстановкой произнёс: – Дурак ты, Орефа, вот что я тебе скажу по секрету, чтобы все соседи слышали. И волком на меня не смотри, я на твой дурной глаз плевал с высокой каланчи. Кузнеца не сглазишь. Я и не такие ковы, как твои, походя расковывал.

– Это с чего же я дурак? – нездорово ощерился Орефа. – Ты же, Онфирий, сам говорил, что бояре Россию вразнос продают.

– Ну и говорил. Только беда не в том, что понаехало на наши головы иноземцев, а в другом вовсе. Вот я – кузнец и знаю, что говорю. Сам посуди, железо мы варим и в неметчину продаём. А как? Крицами и поковками – в штабиках. А что обратно покупаем? Гвозди, скобы, топоры, иглы – всё из нашего железа! А деньга за работу утекает ганноверским мастерам. Ты мне дай, я не хуже гвоздь скую, или пусть немец сюда приедет, здесь в казну налог платит, а я с ним поревную, и ежели что, поучусь, убогий, у него, у разумника. Так нет, такого лакомства они мужику не позволят, лучше переплатят втрое. Тут бояре все одинаковы. Меня воевода Хрущёв по миру пустил, а в нём, никак, ни татарских, ни польских кровей не замечено. Ты лучше погляди, что персы делают? Шелками торгуют какими? – крашеными! Сырец шах за кордон возить не велел, приказал кумач дома варить, а дорогу и набойку катать тоже у себя.

– Вот и славно, – встрял Заворуй. – Нам сразу крашенное достанется.