Коллекция трупов

Ну а потом я оттаял, да-да. Из всех троих он единственный был на меня похож. Денни пошел в мать, а Шерли вообще неизвестно в кого, ну разве что в мою бабку. Зато Энди был вылитый я.

После работы я всегда играл с ним в манеже. Схватит меня за палец, вот так, и заливается. Представляете, парню девять недель, а он уже улыбается до ушей своему папашке.

Раз, помню, выхожу из лавки… с прыгунком. Это я-то! Я всегда говорю: дети не ценят своих родителей, а вырастут, еще спасибо скажут. Я когда начал ему покупать все эти штучки-дрючки, сам почувствовал, как к нему привязался. Я тогда уже устроился на приличное место, в компанию "Клюэтт и сыновья", продавать запчасти. Неплохие, между прочим, деньги зарабатывал. И когда Энди исполнился год, мы переехали в Уотербери. В прежнем доме было слишком много тяжелых воспоминаний… и чуланов.

Следующий год был наш год. Я бы отдал все пальцы на правой руке, чтобы его вернуть. Конечно, еще был Вьетнам, и хиппи разгуливали по улицам в чем мать родила, и черномазые шумели о своих правах, но нас это не касалось. Мы жили на тихой улице с симпатичными соседями. Да, счастливое было времечко. Я раз спросил Риту, нет ли у нее страха. Бог любит троицу и все такое. А она мне: "Это не про нас". Понимаете, она считала, что господь отметил нашего Энди, что он очертил вокруг него священный круг.

Лицо Биллингса, обращенное кверху, исказила страдальческая гримаса.

"Ну а потом все как-то стало разваливаться. В самом доме что-то изменилось. Я начал оставлять сапоги в холле, чтобы лишний раз не заглядывать в чулан. "Вдруг он там? — говорил я себе. — Притаился и ждет, когда я открою дверь". Мне уже мерещилось: шлеп-шлеп… весь зеленый, в водорослях, и с них вода капает".

Рита забеспокоилась, не много ли я взвалил на себя работы, и тут я ей выдал, как в былые времена. Каждое утро у меня сжималось сердце оттого, что они остаются вдвоем в доме, но сам при этом, учтите, не хотел лишнюю минуту задержаться. Я начал думать, что оно потеряло нас из виду, когда мы переехали. Оно нас повсюду искало, вынюхивало наши следы. И наконец нашло. Теперь оно подстерегает Энди… и меня тоже. Понимаете, если постоянно о чем-то таком думать, это превращается в реальность. Реальность, способную убивать детей и… и…

"Вы боитесь договаривать, мистер Биллингс?"

Он не отвечал. Часы отсчитали минуту, две…

"Энди умер в феврале", — резко нарушил он молчание. "Риты не было дома. Ей позвонил отец и сказал, что ее мать находится в критическом состоянии. Рита уехала в тот же вечер. Критическое состояние продлилось ни много ни мало два месяца. Днем, когда я был на работе, за Энди присматривала одна женщина, добрая душа. А ночью я уже сам".

Биллингс облизал губы.

Малыша я укладывал в нашей спальне. Забавно. Ему было два года, и Рита меня как-то спросила, не хочу ли я перенести его кровать в другую спальню. Вычитала у Спока или у кого-то из этой компании, что детям вредно спать в одной комнате с родителями. Из-за секса и всякого такого. Не знаю, лично мы этим занимались, когда он засыпал. И вообще, честно вам скажу, не хотелось мне убирать его от нас. Страшно было… после Денни и Шерли.

"Но вы убрали?" — полуутвердительно спросил Харпер.

"Да", — Биллингс выдавил из себя виноватую, жалкую улыбку. "Убрал".

И снова мучительное молчание.

"Я был вынужден!" — взорвался он. "Вы слышите меня, вынужден! Когда Рита уехала, он… оно осмелело. Начало… Нет, вы мне не поверите. Однажды ночью все двери в доме вдруг открылись настежь. В другой раз, утром, я обнаружил цепочку грязных следов на полу, между чуланом и входной дверью. Пластинки выпачканы илом, зеркала разбиты… и эти звуки… звуки…"

Он запустил пятерню в свою поредевшую шевелюру.

"Под утро просыпаешься — как будто часы тикают, а вслушаешься — крадется! Но не бесшумно, нет, а чтобы его слышали! Точно лапами — легко так — по полу. А ты лежишь… и с открытыми-то глазами страшно: еще, не дай Бог, увидишь, и закрыть боязно — сейчас как ударит в лицо хохотом и гнилью… и за шею тебя скользкими своими щупальцами…"

Биллингс, белый как полотно, пытался совладать с дрожью.

"Я вынужден был убрать малыша от нас. Я знал, что оно окажется тут как тут, ведь Энди — слабейший. Так все и вышло. Среди ночи он закричал, и когда я, собрав все свое мужество, перешагнул порог его спальни, Энди, стоя в кровати, повторял: "Бука… Бука… хочу к папе…".

Голос Биллингса сорвался на детский фальцет. Он весь словно съежился на кушетке.

Но я не мог его забрать в нашу спальню. Не мог, поймите вы это… А через час крик повторился, но уже какой-то сдавленный. Я сразу кинулся на этот крик, уже ни о чем не думая. Когда я ворвался в спальню, оно трясло моего мальчика, словно терьер какую-нибудь тряпку… трясло, пока у Энди не хрустнули шейные позвонки…

"А вы?"