– Никто не оспаривает правильность твоих действий в той ситуации, – добавил Эфраим.
Айда потеряла нить разговора, но, в отличие от автостража, не могла перемотать запись и посмотреть, что пропустила. Она предпочла бы подняться в офис Совета, окна которого выходили в фойе административного здания, но для этого разговора требовалось уединение. И хотя Эфраим ее друг, это было бы проявлением слабости, которую она не могла себе позволить. И конечно, она зря намекнула, будто он считает ее виновной в том, что выбрала не ту планету для исследования. Это неправда, и он не это имел в виду, но Мензах хотела заставить его сказать, что он думает на самом деле. Она сложила пальцы домиком.
– Тебя спровоцировали.
Эфраим расстроился, он ведь хотел только добра для нее и Сохранения, и именно поэтому они чувствовали себя так неловко. Трудно спорить, когда оба на одной стороне.
– Ты привела в резиденцию правительства корпоративн… – Эфраим запнулся. Не собирался ли он сказать «машину для убийств»? – Продукт корпоративного капитализма, занимающийся слежкой и насилием. Конечно, у тебя были веские причины, но с этой ситуацией надо разобраться.
Ну что ж. С этим уже можно работать.
А пресловутая машина для убийств только что отправила ей очередной пакет сообщений. Они продолжали накапливаться в канале, и если бы она перестала поощрять автостража, открывая их, возможно, он остановился бы. Это были официальные запросы в службу безопасности станции на все более невероятное вооружение. На последнее сообщение Мензах ответила: «Я даже не знаю, что это». Хорошо, что она понимает чувство юмора автостража.
– Под «ситуацией» ты имеешь в виду того, кто много раз спасал жизнь мне и остальным членам отряда, – сказала она Эфраиму.
Вообще-то, автостраж не должен иметь доступ к бланкам официальных запросов и к системе безопасности станции. Мензах понимала, что автостраж не просто дразнит ее, а отказывается притворяться кем-то другим. И это к лучшему, потому что честность – единственный путь вперед.
Будь она честна с собой, а она нечестна с тех пор, как вернулась домой, то признала бы, что от одного вида этой комнаты обливается холодным потом. Хорошо, что здесь Эфраим, но, если бы не поток сообщений, ей пришлось бы встать и уйти.
Эфраим – порядочный человек, он не станет утверждать, что автостража нельзя признать беженцем. Потому что весь Альянс «Сохранение» – беженцы, потомки людей, которых бросили умирать, посчитав их спасение нерентабельным. И они сейчас находятся на станции, перестроенной из корабля, который спас жизнь их бабушкам и дедушкам просто потому, что имел такую возможность.
– Ты можешь отделить личность от целей, ради которых были созданы автостражи? – спросил Эфраим.
Весомый довод. Автостраж – личность, и личность потенциально весьма опасная. Но у Эфраима и других согласных с ним советников нет доказательств того, что автостраж реализует этот потенциал.
Проблема в том, что в глубинах сознания Мензах до сих пор была уверена, что она в плену на ТранРоллинХайфе, у убийц из корпорации. Осознание своих проблем должно помогать, но не помогало. Сообщения от автостража напоминали о том полученном от него запросе, когда она поняла, что спасение возможно. О мгновении, когда из разменной монеты она снова стала собой. Ей полегчало. Айда вскинула руки ладонями вверх.
– Не могу. Он сам это сделал.
Эфраим скривился, как будто ожидал более определенного ответа. Айда понимала, что этот разговор нравится ему не больше, чем ей. Им обоим нравилось притворяться, будто все прекрасно.
Айде так хотелось бы забыть случившееся. Но она не могла.
Они проговорили еще двадцать минут, переливая из пустого в порожнее, но так и не пришли ни к каким выводам, не считая неуклюжего соглашения, что остальным членам Совета тоже захочется это обсудить, и не раз. Эфраим встал, и Айда могла наконец-то выйти из проклятой комнаты. Она проверила последнюю заявку автостража. Какая-та штуковина для боевого корабля размером с транзитное кольцо Порта свободной торговли.
«По-моему, ты выдумал эту штуковину», – ответила она.