Колдуны и герои

— И вот еще что странно, — сказал Ланс, пропуская реплику колдуна мимо ушей. — Тела лежат на жаре и разлагаются, однако, здесь нет ни мух, ни крыс, и даже наши милые друзья из города сюда не суются. Почему бы так?

— Не знаю, — сказал Плачущий. — И, по правде говоря, мне все равно.

— Запах приманил гулей из пустыни, — сказал Ланс. — Но они шастают по городу и остаются голодными, несмотря на то, что здесь их ждет настоящий пир.

— Дверь была закрыта.

— Никто их них даже не предпринимал попытки ее открыть.

— Странные вещи происходят, — сказал Плачущий. — Вот они просто происходят и все. И ничего с этим не сделать.

Ланс покачал головой и спустился еще ниже. Некоторое время он молча всматривался во тьму.

— Сначала тела складывали штабелями, — сказал он. — Сохраняли какое-то подобие порядка. А потом стали бросать просто так. Видимо, уже перед самым уходом. Некоторые заколоты в грудь, но большинству все-таки перерезали горло. И таки да, это очень большой подвал.

Давай же уйдем отсюда, мысленно взмолился Плачущий. В городе остались сотни голодных гулей, но перспектива схватки с ними пугала маркиза Тилсберри куда меньше, чем еще несколько минут у этого порога в один из филиалов ада.

— И ты знаешь, — медленно сказал Ланс. — Пожалуй, я был не прав. Этого Джемаля ад-Саббаха действительно необходимо убить. Может быть, он и не зло в чистом его виде, но у него неплохие шансы им стать, и он движется к этой цели семимильными шагами.

— Наверное, я должен возликовать, что на тебя снизошло это откровение, — сказал Плачущий. — Но что-то не хочется.

— Зачем убивать людей там же, где ты живешь? Зачем складывать их трупы под собственной спальней? Кто гадит там, где живет?

— Маньяки, — мрачно сказал Плачущий. — И Львы Пустыни, очевидно.

— Точнее, не под спальней, — сказал Ланс. — Готов биться об заклад, что мы сейчас находимся прямехонько перед залом для приемов, и где то там, — он ткнул пальцем в потолок. — Стоит его чертово кресло. Тебя это ни на какие мысли не наводит?

— Наводит на мысль, что он маньяк.

— Кресло в центре зала, стены и потолок расписаны рунами, тела прямо под ними, причем, убивали их тут же, — сказал Ланс. — Не думаешь ли ты, что эти смерти каким-то образом придавали Льву Пустыни сил?

— Магия смерти? — поинтересовался Плачущий.

— Ты учился у волшебника, ты мне и скажи.

— Некромагия запрещена.

— Думаю, что Лев Пустыни не состоит в Ложе и плевать хотел на ее запреты.

— А мы можем поговорить об этом в каком-нибудь другом месте?

— Вполне, — сказал Ланс, продолжая вглядываться во тьму. — Ты знаешь, там что-то шевелится.

— Что там может шевелиться?

— Не знаю, — сказал Ланс. — Но что-то очень большое.

Глава четырнадцатая Танец на острие меча

Политика — это танец на острие меча, постоянный поиск равновесия. Как только ты упускаешь ситуацию и теряешь равновесие, ты падаешь, и меч, на острие которого ты только что балансировал, разрубает тебя надвое.

Алый Ястреб мог бы многое рассказать об этом, но его танец уже закончился.

Танец Балора все еще продолжался.

Нельзя казаться слишком слабым, но и опасно становиться слишком сильным, пока в мире есть враги, с которыми ты не можешь справиться в одиночку. Нельзя поддаваться сиюминутным искушениям и преследовать сегодняшнюю выгоду, забывая о перспективе. Нельзя упускать ситуацию из-под контроля, нельзя терять информационные потоки.

С тех пор, как Замок Заката стал временной резиденцией главы Ложи Чародеев, поток гонцов со всех концов страны не ослабевал. В редкий день прибывало меньше полудюжины человек. Некоторых принимал Счетовод, и тут же отправлял обратно, вручив им новые задания, некоторые отправлялись в апартаменты Балора и проводили там долгие часы.

Никто из них не оставался в замке после того, как время его аудиенции подходило к концу. Дать отдых себе и своей лошади можно и в придорожном трактире, а от Балора Огнерожденного стоит держаться подальше, даже если ты находишься на одной с ним стороне. О волшебниках Севера ходили разные слухи, а Балор был самым могущественным из них.

Все ученики покидали Балора, как только срок их учебы подходил к концу. Трое или четверо так и не дожили до этого самого конца, и о их судьбе тоже ходили разные слухи, но уже в среде самих волшебников. Счетовод был единственным, кто остался.

Впрочем, если бы у него было воображение и хотя бы капелька свободы выбора, возможно, он тоже предпочел бы уйти. Но воображения у него не было от самого рождения, а свободы выбора ему не оставил Балор.

Одна из сплетен, ходящих в Совете Ложи, говорила о том, что Счетовод вовсе и не человек, а гомункулус, созданный Балором и являющийся продолжением железной воли Огнерожденного. Счетовод об этих слухах знал и не пытался их опровергнуть. Так было выгоднее. Когда ты говоришь, все слышат голос Балора, а не твой собственный. И, соответственно, слушают тебя куда внимательнее.