На это оказался способен только Известный, более того, Всемирно известный деятель, удостоенный за этот подвиг высокого звания «лучший немец». Но такой гигант толерантности в любом государстве рождается раз в тысячу лет, и тогда это государство от огромной радости, дикого счастья, сумасшедшего восхищения и истерического восторга падает в обморок и исчезает с географической карты. А Выдающийся госдеятель оказался бойцом из робкого десятка и не смог получить звания «лучший немец» и даже просто «немец». Правда, ему разрешили подирижировать немецким оркестром, и это само по себе тоже великая честь… Но с его ли талантами, перспективами и возможностями останавливаться на достигнутом?! В таких прискорбных случаях принято соболезновать: «Как хорошо начиналось и как замечательно могло бы кончиться!» Но, увы, не сложилось. А почему? Не хватило толерантности! Ведь мог бы Выдающийся госдеятель стать не только «немцем», но и «лучшим немцем», и даже «лучшим американцем», что двумя рангами выше, много почетней и не в пример выгодней! А новая его отчизна от восхищения, что породила еще одного «Плутона и быстрого разумом Питона», вослед за своей обморочной державной предшественницей тоже бы ахнула, упала в обморок и исчезла с географической карты Земли. Но пусть Выдающийся не сумел восхитить до обморока новое, уже подвластное только ему Отечество, к восхищению до исчезновения с географической карты своей предыдущей Родины он имел самое непосредственное отношение, более того, это почти целиком только его заслуга! А в «лучшие немцы» все равно произвели другого! Отчего такая несправедливость?! Да оттого, что толерантность Известного госдеятеля можно сравнить с горой, а толерантность Выдающегося, несмотря на все его заслуги, всего лишь с мышью, которую эта гора и породила. Ведь стоило Известному госдеятелю возглавить, пусть даже с трясущимися руками, это ужасное ГКЧП — и светило Выдающегося госдеятеля не то что не взошло бы высоко в поднебесье и не осветило светом демократии, справедливости и народного счастья все окрестные города и веси с проживающими там многочисленными племенами и народами, а сразу погасло, как окурок, на который сначала плюнули, а потом в целях противопожарной безопасности еще и растерли каблуком по асфальту. Но Известный госдеятель, которому Выдающийся был горше самой горькой редьки и дальше самого дальнего марсианина, не стал на него плевать и его давить, а толерантно отбыл в отпуск на курорт. Напомним, к слову, что толерантность — это хорошее отношение именно к неблизким и, мягко выражаясь, не очень приятным для нас личностям. И когда Выдающийся с корешами соображали на троих свое Отечество в Беловежской Пуще, Известному госдеятелю стоило вызвать к себе нескольких генералов и вручить им текст Присяги, которую каждый из них принимал, чтобы они прочитали ее еще раз вслух и с выражением. А когда присягнувшие военнослужащие дочитают до слов: «Клянусь… не щадя своей крови и самой жизни…» — послать их в Беловежье с десантниками для исполнения присяги в части нещадения крови и жизни, желательно не своей… И светило Выдающегося задули бы там, как спичку, от которой прикуривали тот самый раздавленный каблуком окурок! Но Известный предпочел толерантно сдать в небытие возглавляемое им родное Отечество, лишь бы не огорчать трех собутыльников, которые были и ему тоже противней зеленых чертиков, до коих соображалы там допились! Вот что такое настоящая толерантность! И вот почему все признают, что свое высокое звание «лучший немец» Известный госдеятель получил по праву! А нам всем до этого идеала далеко! Но к нему следует стремиться.
Поборник толерантности опять тяжело вздохнул и вперил свой взор в генерала Ермолова:
— Понял ли ты теперь, генерал, в чем твой маневр? Отправляйся на Кавказ и помни: толерантность, толерантность и еще раз толерантность!
Генерал Ермолов огляделся по сторонам и, не увидев поблизости никакой дамы в интересном положении и в ранге министра обороны, понял, что мы пока еще не дореформировались до испанского образца, с горя отдал честь Поборнику толерантности и удалился в сторону Кавказских гор. Затем Поборник обратил свой взор на Глеба и призвал его к сопереживанию, солидарности и сочувствию:
— И почему только Выдающийся госдеятель не последовал примеру Всемирно известного и своему собственному?! Жили бы мы с тобой сейчас в Среднерусской Швейцарии и катались, как сыр в масле. Имена и фамилии свои изменили бы на швейцарский манер… Ты швейцарский язык случайно не знаешь?
— Там, вроде бы, два языка — немецкий и французский… или итальянский, точно не помню, — отговорился Глеб.
— Ну я бы, например, назвался Алексисом фон Малахо́вка, а ты будешь Глебиус де JIa Пан.
— А почему фон Малахо́вка, а не фон Мала́ховка? — удивился Глебиус де Ла Пан.
— Нет, фон Малахо́вка звучит как-то более аристократично и благородно и на немецко-швейцарский манер.
— Но если в Швейцарии говорят не по-немецки, а на итальянском языке? Я же только предположил, что на немецком и французском. Проще говоря, ляпнул наобум.