Колдунья

Я закончила стежки, опустила ее рубашку. Я отползла к занавеске, и когда задергивала ее за собой, то увидела, как он поцеловал в щеку жену. Эта комната была наполнена нежностью и принадлежала лишь им троим — никому больше. Я знала, что все идет как должно, и ускользнула.

Люди плясали. Пылал огонь — величайший костер, что я видела в жизни, горел на поле около Ахнакона, и я слышала, как от дома к дому разносятся крики. На улицу высыпали родственники, клан выходил из домов. Звучал хохот, лился эль, стучали барабаны.

Леди Гленко сказала:

— Сегодня — праздник жизни.

Она быстро дотронулась до моей руки, а потом пошла в поле, где свет от костра рассыпался искрами.

Я смотрела из тени. Мне было одиноко.

Но вдруг я ощутила чье-то дыхание. Почувствовав, что рядом стоит человек, я повернулась.

— У меня вновь появилась причина поблагодарить тебя.

Маклейн положил руку мне на плечо, словно отмечая, что я добрая и сделала доброе дело.

— Она подарила моему сыну хорошего сына, — сказал он. — Ты выпьешь, Корраг.

Я ответила:

— Спасибо, но…

Он проговорил с нажимом:

— Ты выпьешь!

И я так и поступила. От выпивки у меня перехватило дыхание, но, без сомнений, я от нее здорово расслабилась. Маклейн ревел у огня со своими людьми, а Иэн целовал жену у ясеня. Я шла сквозь толпу, держа в руках кубок. Я тихо брела, и большинство из них не замечали меня, увлеченные танцем, но некоторые склоняли голову набок и смотрели на меня. В голове вертелось «ведьма», но никто не произнес этого слова. Вместо того по поселениям неслось: «Это мальчик!» — и человека со снежно-белой бородой послали зажечь огонь на Ан-Торре, чтобы разнести весть о том, что еще один Макдоналд благополучно пришел в этот мир. Это было величайшее празднество, что я видела в жизни. В поле у реки, которая течет между скалами, они зажгли еще костер, и целые семьи спустились из своих домов в Ахтриэхтане, где я брала котелок и ложку, и из Инверригэна, откуда я таскала яйца. Там был бородатый гигант Ранальд со своей волынкой. Человек из Далнесса, что в соседней долине, поднимал мальчишку вверх за лодыжки, а тот смеялся. Еще я видела рыжеволосую семью из Ахнакона, которая плясала вместе, — там все плясали вместе. Некоторые кивали мне. Одна леди, которая сама носила ребенка, подошла ко мне и улыбнулась. Она не говорила по-английски, а запас моих гэльских слов был невелик, но она взяла меня рукой за подбородок, и этот жест был красноречивее тысячи слов. Я полагаю, он означал «спасибо». Так делают люди, когда хотят яснее разглядеть лицо — по-настоящему увидеть его.

Я всегда буду помнить ее жест.

Я опьянела? Нет. Но многие напились. Женщины с детьми со временем разошлись по домам и оставили мужчин спорить и хвастаться, кто лучше дерется, или кто лучше поет, или кто ограбил больше Кэмпбеллов. Иэн улыбался так широко, как никогда прежде. Арендатор танцевал в одиночестве перед волынщиком, а остальные подбадривали его криками и топали ногами.

Я скажу так. Я думаю, они танцевали, празднуя рождение новой жизни, но, кроме того, они праздновали жизнь, саму жизнь. Потому что их мир был полон смерти. Даже зимы могли убить их, не говоря об интригах и междоусобицах. Так что когда в мир пришла новая жизнь, они встречали ее с радостью.

Я оставила кубок на камне.

Я подвернула юбку, чтобы вскарабкаться на Койре-Габайл, и глянула назад, на дом, где спала Сара, а потом на луну, которая светила очень ярко, а затем туда, где люди хохотали вокруг огня. Я увидела Аласдера. Он стоял у костра лицом ко мне и улыбался шутке своего отца. Но улыбка сошла, как только он взглянул на меня. Лишь мгновение мы смотрели друг на друга.

Я знала, что он подумал: «Спасибо». Я увидела это в его глазах.

Я твердила себе это, пока брела домой. Я огибала топи, продиралась между деревьями и думала о том, как он поцеловал ее в щеку — медленным поцелуем, поцелуем по праву. Я смотрела на звезды. У хижины сова ухнула на меня, словно сказала: «Все хорошо, все так, как должно быть», — так оно и было. Новая жизнь пришла в мир. Женщина стала матерью. Мужчина стал отцом.

У себя в хижине я немного поплакала. Совсем чуть-чуть. Я устала, да и увидеть, как рождается человек, — это так чудесно и необычно, что многие не могут сдержать слез. Это выше слов. Вся красота мира сосредоточена в новой жизни.

Я лежала рядом с козами, одна из них лизнула меня, и от того я заплакала сильнее. Но через некоторое время на меня снизошел сон.

* * *

Да, это утешение. Утешение — думать о рождении новой жизни после стольких смертей. Так много несчастий пришло в Гленко! Позже там пролилось столько крови, и, когда я шла по долине или опускалась на колени около убитых, я думала о первом крике новорожденного. Его голос поселился в мире, стал частью его, так же как ветер или земля. И я всегда буду помнить, что ощущала, когда держала младенца, как он приладился к моей сорочке, словно там было место, которое чувствует только ребенок и которое ему подходит.