Колдунья

III

[Его листья] шире в нижней части, чем на конце, слегка зазубренные по краям, они унылого зеленого цвета и испещрены прожилками.

Об авране лекарственном

В глубине души я всегда немного сомневаюсь, что вы вернетесь. Даже сейчас, когда мы разговариваем как друзья или почти как друзья. Я больше не думаю, что вы можете проколоть меня или насадить на шампур; теперь я доверяю вам, но, глядя, как вечером вы надеваете пальто и укладываете в сумку перо и божественную книгу, я допускаю, что вижу вас в последний раз. Что вы не придете обратно.

Так что я радуюсь, когда вы снова навещаете меня. Это хорошо — а что хорошего может быть в жизни существа, которое ждет смерти? Не слишком много. Меня утешают в основном воспоминания. Это мои личные дары, которые я разыскиваю в глубинах памяти и выношу на свет. Я успокаиваюсь, когда вы, нагнув голову, входите сюда, и, признаться, у меня никогда не появлялось мысли, будто священник может принести мне облегчение, но вы приносите. Я хочу, чтобы вы знали это.

Я думала об этом минувшей ночью, и я сказала соломе и пауку на его паутине, что, если вы вернетесь, я скажу это вам. Что вы мое утешение. Что я радуюсь, когда вы заходите.

Вы устали. Я беспокоюсь, что говорю вам неправильные вещи, — это так? Слишком много говорю или, наоборот, недостаточно? Могу побыстрее перейти к концу, если вам этого хочется, и тогда вы сможете подремать или отправиться к себе, я пойму и не расценю это как нарушение нашего договора, потому что у Макдоналдов я узнала, какие страсти могут гореть в человеке. Какой пыл порождают слова «король» и «вера».

Когда я узнала Макдоналдов получше и уже почти почувствовала себя одной из них, я услышала, как арендатор из Инверригэна молится о возвращении Якова перед тем, как помолиться за здоровье своей семьи, словно Яков значил для него больше. Возможно, так оно и было. Ведь то, во что мы верим, — это то, что делает нас такими, какие мы есть, и веснушчатый Ангус Макдоналд из Инверригэна считал, что весь мир станет светлее, если Стюарт воцарится на троне. Что возвращение Якова может исцелить его семью от лихорадки и боли.

«И восстанови Якова на его троне и зажги свет Стюартов, возвратившихся в Шотландию, ибо это разгонит тьму», — сказал он, стоя на коленях с закрытыми глазами.

Вы спрашиваете: «Что такое Инверригэн?»

Это была горстка домов. Всего лишь несколько домов в лесу, у Кое. Именно так жили Макдоналды из Гленко, сэр, — не единым поселением, а несколькими небольшими. У каждого было свое название. Ахнаконом звались дома у изгиба реки, где, говорят, богатырь Финн когда-то держал своих охотничьих собак. Ахтриэхтан находился на дне долины, у озера, где спит водяной бык, который обычно выползает в лунные ночи, чтобы почесаться и отряхнуться. Конечно, это неправда. Водяной бык? Но мифы могут быть такими сильными, что считаешь их истиной. А люди в Ахтриэхтане отлично умели рассказывать мифы. Их называли бардами или поэтами. Они подсаживались ближе к огню. Они пели песнь о Килликрэнки и еще одну, про своего родича, что сражался за Монтроз,[19] а однажды бился против всех Кэмпбеллов сразу, и баллады о том, откуда они пришли, — каждый хайлендер знает это. Все эти песни пелись на гэльском. Я не смогла бы пропеть вам ничего, но, может быть, смогла бы прогудеть.

Еще Карнох. Самое большое скопление домов. Он стоял у моря, и пах солью, и смотрел в лицо заходящему солнцу. Там был дом Маклейна. Его сыновья жили рядом с ним. Хорошее место, Мистер Лесли.

Это были хорошие места. Но ни одно из них не существует теперь.

Мне так тяжело говорить и думать об этом. Но когда я в последний раз видела эти дома, их терзал огонь. Они полыхали под падающим снегом и чернели от дыма. Мимо бежали солдаты, крича: «Кто-то остался! Кто-то остался! Никого не должно остаться!»

В лесах Инверригэна рядом с поселением лежало девять человек — связанные и мертвые. Снег падал на веснушки. Снег ложился на глаза.

На чем я остановилась в прошлый раз? Кажется, на том, как зашивала рану на голове предводителя.

Все сейчас стоит у меня перед глазами. Его нос и выбитый зуб. Теперь Маклейн мертв. Его застрелили в собственной спальне, когда он одевался, чтобы встретить гостей. Он крикнул, чтобы им принесли вина, потому что всегда говорил: «Я ведь хороший хозяин, Корраг?» И когда он повернулся к гостям спиной, его застрелили. Теперь он мертв, его больше нет.

Но две зимы назад он был жив. И я пробиралась по снежным вершинам Гленко — подтягиваясь на руках, чтобы взобраться на скалы, и оставляя следы на тонком снегу. С Трех Сестер передо мной открывался весь мир, или это мне только казалось. К северу, по ту сторону Собор-гряды, я видела вершину за вершиной. Снежную шапку за снежной шапкой.

* * *