В груди Михаила шевельнулось давно забытое ощущение чего-то черного и безумно голодного. Он буквально физически ощутил, что тварь, когда-то поселившаяся в нем, зашевелилась и открыла глаза. Не в силах более сдерживать ярость, буквально разрывавшую его на части, он, схватив с крючка куртку, вылетел из кабинета.
Понимая, что просто не в состоянии сейчас общаться с людьми, Ростов выскочил на улицу. Пролетев насквозь лесопарковую зону, окружавшую отделение, он выскочил на оживленный проспект. Едущие по дороге машины, идущие по тротуару люди… В глазах снова потемнело. Развернувшись, он быстрым шагом пошел обратно. Обойдя по дуге отделение несколько раз, старательно избегая встреч с прохожими, он наконец смог присесть на заснеженную лавочку, не потрудившись смахнуть с нее снег. Вдыхая свежий морозный воздух, он изо всех сил пытался подавить неожиданную вспышку ярости, душившую его.
Постепенно он смог нормально думать. Мысли одна за другой скакали в его голове. Освободили ублюдка… Правосудие, мать его… Михаил снова сделал несколько глубоких вдохов. Нет, а чего он ожидал? Себе можно не врать. Знал он, что Зуев-младший очень быстро окажется на свободе? Знал. Понимал, что его не просто так удалили из отдела? Понимал. Догадывался, что улики изымут, а свидетелей подкупят? Догадывался. Так чего ты хотел, Миша? Отношение сослуживцев тебя ударило? Так они не дураки. Они вместе с тобой бились над этим делом. Это они, между прочим, прикрывали твою задницу, Миша. Так чего ты ждал в ответ на откровенно и бесстыдно слитое дело? Ты, кричавший о долге, о чести и совести, бросив все, уехал, зная, что будет дальше. Ведь знал? Знал. Может, снова покричишь о совести, Миша? О долге? О чести?
Михаил, уперев локти в колени, обхватил голову руками и застонал. Что ему делать? Что ему теперь делать?
Часа через два пришло понимание, что у проблемы есть только одно решение. Одно-единственное.
Михаил поднялся и медленно пошел в отдел кадров. Подав рапорт на увольнение из органов, он вышел из отделения и отправился домой. Собираться.
Глава 25
Ведомственную квартиру необходимо было освободить в двухнедельный срок. И найти новую работу. И новое жилье. Деньги у Михаила были — на что их ему было тратить? Только на подарки родным. Вот и копились потихоньку. Раз в три месяца Михаил относил в сберкассу скопившиеся купюры и клал на накопительный счет. Снимать до сих пор еще не приходилось.
С комнатой пришлось побегать. В конце концов ему удалось снять комнатку на окраине Москвы у женщины с тремя детьми. О покое там можно было только мечтать, но лучших вариантов попросту не было.
Перевезя туда со своей квартиры вещи и разложив все по своим местам (благо, вещей было немного), Михаил задумался, как ему жить дальше. Нужно было искать работу.
Устроиться удалось на завод токарем — сильно пригодился опыт, полученный в родном городе. Чисто механический труд был очень непривычен Михаилу, но он словно наказывал сам себя, каждый день вставая к ненавистному станку.
На новом месте он очень быстро приобрел славу нелюдимого и молчаливого дикаря, не желавшего ни с кем общаться. От станка он отходил лишь во время обеденного перерыва. Быстро перекусив в одиночестве в столовой, не дожидаясь окончания перерыва и не участвуя в развлечениях рабочих типа карт и домино, вставал к станку. В рабочее время тоже не отвлекался на разговоры и различные обсуждения, на собрания не ходил, зачастую оставаясь и после смены — спешить ему было некуда.
В результате его заработная плата всегда оказывалась гораздо выше, чем у остальных токарей. Начальник цеха его ценил и уже дважды подходил с предложением занять место мастера, но Михаил, не дослушав предложение, односложно отказывался и вновь возвращался к станку.
Чего у него было много, так это времени на размышления. Руки работали, голова же была свободна. И в эту голову лезли разные мысли. Не давало ему покоя освобождение Зуева-младшего. Злость и бессилие требовали выхода. Ярость давно поселилась у него в груди, по капле сжирая его, мешая дышать, стремясь вырваться наружу. И так нелюдимый, с каждым днем Михаил все больше и больше старался избегать людей, опасаясь сорваться на ни в чем не повинном человеке. А жизнь в комнатке, образованной тонкой дощатой перегородкой, за которой буквально бесновались трое мальчишек, которыми мать интересовалась только в периоды нечастой трезвости, сводила его с ума. Отдыха не было ни днем, ни ночью. Отработав три месяца, он выпросил у начальника цеха отпуск на две недели и поехал домой.
В этот раз он прежде всего направился к Петру — слишком давно не видел друга. Петр, сильно постаревший, был крепок. Вокруг глаз разбегались веселые морщинки, губы то и дело растягивались в добродушной улыбке. Вера тоже сильно изменилась, но глаза лучились счастьем. Оба обрадовались, увидев на пороге своей квартиры Мишку, засуетились, не зная, куда усадить дорогого гостя.
— Да хватит вам суетиться! — смеялся Михаил. — Вера, ты еще не все запасы на стол выставила? Дай я в закромах покопаюсь, вдруг еще чего найду?