Колчак

Ушёл в отставку министр финансов фон Гойер, не сотворивший чуда. В ноябре за одну японскую йену давали 150 сибирских рублей. Правда, в декабре, когда Гойер уже ушёл, падение курса рубля вдруг приостановилось. Но разгадать природу этого «чуда» оказалось делом нехитрым: пока переезжали из Омска в Иркутск, пока налаживали там производство – в Иркутске произошли чрезвычайные события и едва запущенный станок снова остановился. Так что денег напечатать успели очень мало.[1357]

Новым министром финансов стал выходец из московского купечества П. А. Бурышкин, впоследствии написавший известные свои мемуары «Москва купеческая». Представитель другого московского купеческого рода, очень знаменитого, С. Н. Третьяков получил портфель министра торговли и промышленности и стал заместителем председателя Совета министров.

Пришёл конец карьере И. И. Сукина, затерявшегося потом где-то в эмиграции. Пепеляев предполагал также вывести из правительства М. И. Смирнова, ликвидировав Морское министерство, но Колчак резко этому воспротивился.

В начале декабря В. Н. Пепеляев выехал из Иркутска на переговоры с Адмиралом. Он вёз с собой на подпись несколько одобренных Советом министров законопроектов, в том числе – о придании законодательных полномочий Государственному земскому совещанию. По дороге он переговорил по прямому проводу со своим братом Анатолием, и в назначенный день, 7 декабря, братья оказались на станции Тайга, где стоял поезд верховного правителя. Младший из них прихватил с собой егерскую бригаду, бронепоезд и артиллерийскую батарею.

Судя по всему, именно Анатолий уговорил Виктора пойти на «крупный политический шаг» – вместо Земского совещания созвать Сибирский Земский собор. Этим лозунгом в то время жонглировали эсеры – и в штабе 1-й армии, и по всей Сибири. Какой такой Собор можно было созвать в той обстановке, каких бородатых бояр на него пригласить – над этим, вероятно, никто не задумывался. Просто эсерам нужен был какой-то яркий лозунг («манок», как говорят охотники, «фишка», как говорят современные торговцы), чтобы увлечь за собой ошалевшее от смуты население. Теперь эту игрушку захотели перехватить у них Пепеляевы. Кроме того, они решили добиться обратной замены Сахарова на Дитерихса на посту командующего фронтом.

Адмирал поддавался на уговоры туго, хотя братья действовали очень напористо. Старший опять начал грозить своей отставкой. Младший тоже шантажировал: его армия в «сильнейшей ажитации», и он за неё не ручается. Тогда и Колчак впервые заявил о своём отречении в пользу Деникина. Братья немного растерялись, но потом отвергли это предложение и с новой силой принялись «дожимать» верховного правителя.

Это, видимо, ещё продолжалось, когда подошёл поезд Сахарова и он явился с докладом к Адмиралу. Увидев своих недоброжелателей, он попросил разрешения сделать доклад «без посторонних». Колчак с удовольствием выпроводил назойливых братьев.

Среди бумаг к подписи оказался приказ о реорганизации 1-й армии в корпус с подчинением командованию 2-й армии. И это – под дулами пепеляевской артиллерии и по соседству с его егерями. Как вспоминал Сахаров, «Адмирал поморщился и начал уговаривать меня отложить эту меру». Командующий фронтом начал горячиться и тоже грозить своей отставкой. Колчак сообщил ему, что братья действительно требовали его отставки. Сахаров с негодованием заявил, что «компромисса быть не может».

– Хорошо, – согласился Адмирал, – только я перед утверждением этого приказа хочу обсудить его с Пепеляевыми. Это моё условие.

Братья немедленно явились. Выслушав подготовленный к подписи приказ, они некоторое время не могли произнести ни слова. Наконец Анатолий опомнился и заговорил, почти закричал срывающимся голосом:

– Это невозможно, моя армия это не допустит!..

Виктор тоже загудел: командующий забрал слишком много власти, общественность недовольна… Сахаров ответил, что ни общественность, ни председатель Совета министров не имеют права вмешиваться в военные дела. Пошла резкая перепалка с повторением угроз уйти в отставку.

«Верховный правитель вспыхнул, – вспоминал Сахаров. – Готова была произойти одна из тех гневных сцен, когда голос его гремел, усиливаясь до крика, и раздражение переходило границы; в такие минуты министры не знали, куда деваться, и делались маленькими-маленькими, как провинившиеся школьники». Однако на этот раз Колчак переборол себя и устало откинулся на спинку дивана. На минуту или две установилось тягостное молчание. Перед глазами Адмирала, видимо, всё ещё стояла эта очень скверная сцена, когда его ближайшие сподвижники рвали власть из его ослабевших рук и вгрызались друг другу в глотку.

– Идите, господа, – сказал он утомленным голосом. – Я подумаю и приму решение.

В тот же вечер Колчак связался с Дитерихсом и попросил его вернуться на оставленный пост. Генерал ответил, что он согласен, но при условии, что Колчак уйдёт в отставку и немедленно выедет за границу.[1358]