Колчак

Инициатором одного из них был верховный правитель, в марте снова побывавший на фронте и ещё раз воочию убедившийся, что армия снабжается очень плохо – вплоть до отсутствия у солдат нижнего белья. 18 марта, за подписью Колчака и Вологодского, был издан указ «О реквизиции белья у населения к востоку от линии Екатеринбург – Челябинск – Троицк, не исключая и сих городов». Всё мужское население в городах, в зависимости от своих доходов, должно было «в кратчайший срок» сдать от одного до четырех комплектов белья. «Бельё должно быть совершенно годное к носке и представлено в исправном виде, – говорилось в указе. – Каждый комплект белья состоит из рубашки, кальсон и пары носков или пары портянок».[1159]

Мера была явно непопулярная и исполнялась туго. В апреле акмолинскому губернатору пришлось продлить крайний срок сдачи белья до 15 мая.[1160] Нехватка белья в армии нисколько не уменьшилась.

Однажды в июне Колчак вернулся с фронта очень рассерженным. М. А. Иностранцев, в то время – генерал для особых поручений при Ставке, срочно был вызван к верховному правителю и уже в приёмной мог слышать, какой силы «шторм» разразился в его кабинете. Разносу подвергался начальник интендантского ведомства. Когда Иностранцев прошёл в кабинет, он увидел, что у Колчака глаза «нервно блистали, брови сумрачно сдвинулись, говорил он весьма резко и отрывисто». «Рука с перочинным ножом беспощадно резала рукоятку кресла, на котором он сидел» (скверная привычка, появившаяся у Колчака в Омске).

«У армии нет белья, – говорил Адмирал, – люди снашивают рубашки до того, что их приходится прямо бросать, все люди завшивели, а интендантство уверяет меня, что всё есть, но только будто бы неумело доставляется к армии». Колчак был убеждён, что интенданты всё разворовывают. Другим объектом его гнева была сибирская буржуазия. «Если бы тут были большевики, – говорил он, – они бы не церемонились. Они бы мигом обобрали этих разжиревших сибирских купцов, и в Красной армии было бы всё, а мы – церемонимся, а они спекулируют и наживаются, и до армии им нет никакого дела».

Иностранцеву поручалось на следующее же утро произвести внезапную реквизицию у торговцев всех материалов, пригодных для шитья белья, вплоть до шёлка «Пусть лучше армия носит шёлк, чем зазнавшиеся омские купцы», – говорил Адмирал. Добытый материал предполагалось передать благотворительным дамским кружкам для шитья кальсон и рубашек, а потом Колчак хотел сам отвезти эти изделия на фронт для раздачи помимо интендантов. План был прост и наивен – по крайней мере, в изображении Иностранцева.

Будберг, в то время уже военный министр, был категорически против и даже не хотел скреплять подписанный Адмиралом приказ. Личный его доклад ничего не дал. Колчак, как писал Иностранцев, в своём упорстве доходил подчас до упрямства.

Реквизиция была проведена по всем правилам военного искусства. Неприятель был застигнут врасплох и почти не оказал сопротивления. Изъяли более 60 тысяч аршин разного полотна, на следующий день – ещё 20 тысяч. Адмирал остался доволен, омские дамы получили возможность приложить своё старание. «Шторм» утих, и Адмирал теперь смог более внимательно выслушать доклад военного министра. Оказалось, что на интендантских складах действительно имеются большие запасы и полотна, и готового белья. Но Ставка не заявляла на них требований, и потому они лежали без движения.[1161]

Большевистские методы руководства обладали большой притягательной силой даже для Колчака, ярого противника большевиков. Но обычно оказывалось, что такие методы провоцировала элементарная нераспорядительность кого-то из его ближайшего окружения.

Продвижение колчаковских войск в глубь Европейской России остро ставило вопрос о земле. От этого во многом зависел успех всего дела. В первую очередь следовало решить, кому будет принадлежать урожай с бывших помещичьих земель. 3 апреля Совет министров принял постановление о том, что урожай будет принадлежать тем, кто сеял. Это был первый шаг в правильном направлении.

Далее следовало всенародно объявить о целях и намерениях правительства в аграрном вопросе. Министерство земледелия представило проект декларации, и в Совете министров разгорелись жаркие споры. Гинс и некоторые другие члены кабинета требовали, чтобы в документе чётко было сказано, что «восстановления помещичьих земель производиться не будет». В ответ были высказаны сомнения, что такое заявление подтолкнёт к их захватам там, где они ещё уцелели. Тогда была предложена другая редакция: «Восстановление тех владений помещиков и казны, которые в течение 1917 и 1918 годов перешли в фактическое обладание крестьян, производиться не будет». Не прошла и эта редакция.