Колчак

Нота союзникам была не «отпиской», а серьёзным документом, отражающим действительные основы внутренней и внешней политики правительства Колчака. Хотя к устроенному союзниками «экзамену на демократичность» он относился несколько иронически. Однажды, во время чаепития в компании нескольких генералов, Колчак сказал, что «Учредительное собрание, или, вернее, Земский собор», он собрать «безусловно намерен, но лишь тогда, когда вся Россия будет очищена от большевиков и в ней настанет правопорядок, а до этого о всяком словоговорении не может быть и речи». А кроме того, добавил Адмирал, в Учредительное собрание он пропустит лишь «государственно здоровые элементы и людей работоспособных и знающих, а не говорунов». Как видно, эсерам, то есть «говорунам», вовсе не отводилось места в новом Учредительном собрании.

Генерал М. А. Иностранцев, присутствовавший при этом, сделал свои выводы: «Я увидел, что лично сам Колчак намерен обходиться без помощи народа и общественности и думать со всем тяжёлым положением, в котором находилась наша родина, справиться сам и один. Мне впервые… пришла мысль, что в минуты, переживаемые Россией, как и всякими другими государствами в революционное время, могут появиться люди одного из трёх типов, представляемых нам историей, а именно: типа – или Вашингтона, т. е. строителя нового государства, или – типа Наполеона, т. е. диктатора, или иначе строителя государства на новых началах, или же, наконец, типа генерала Монка, времён английской революции, стоящего во главе реставрации, и мне, впервые же, пришла мысль, что Колчака не пленяет ни слава Вашингтона, ни неувядаемые лавры Наполеона, а ему, вероятно, более всего улыбается скромная роль Монка».

Иностранцев был тонким наблюдателем, но не владел всей ныне доступной информацией, особенно по гражданским вопросам. Он правильно заметил, что Колчак свою роль считал временной. Однако Адмирал явно не собирался, в отличие от генерала Дж. Монка, вручать завоеванную власть монарху. Неоспоримые права на власть, с его точки зрения, принадлежали не какому-либо случайно оставшемуся в живых великому князю, а новому Учредительному собранию. А до создания условий, позволяющих его созвать, Колчак был намерен действовать жёстко и авторитарно, хотя и не «сам и один» – тут опять-таки можно не согласиться с Иностранцевым. Колчак ценил помощь советников, в том числе и коллективных – в лице, например, Экономического совещания.

Многие в Омске надеялись, что «экзамен на демократичность», в случае успешной сдачи, откроет дорогу к официальному признанию правительства Колчака как законного российского. Союзники ответили довольно быстро – нотой от 12 июня. Но ответ был разочаровывающим. «Союзные и дружественные державы, – говорилось в ноте, – счастливы, что общий тон ответа адмирала Колчака и его основные положения находятся в соответствии с их предположениями. Ответ содержит удовлетворяющие их заявления о свободе, мире и самоуправлении русского народа и его соседей. Поэтому они готовы предоставить адмиралу и присоединившимся к нему помощь, упомянутую в предыдущем сообщении». По-видимому, сыграло свою роль ухудшение положения на фронте.[1156]

Март и апрель были периодом наибольших военных успехов Колчака. Но даже в это время в правительстве не прекращались склоки и трения. Сначала под давлением военного министра Степанова и при содействии В. Н. Пепеляева из состава кабинета был «выдавлен» министр внутренних дел Гаттенбергер. Его место занял Пепеляев. Потом, уже в мае, ушли в отставку министр юстиции Старынкевич и министр просвещения В. В. Сапожников. А затем дошла очередь и до Степанова, должность коего перешла к Лебедеву, оставшемуся на посту начальника Штаба верховного главнокомандующего.[1157] Всё это не нравилось верховному правителю, который подозревал, что многие из этих перестановок вызваны не делом, а борьбой чьих-то амбиций и сиюминутных интересов. Но он явно не знал, как навести порядок в Совете министров.

В апреле в Омск из Харбина приехал генерал барон А. П. Будберг. В его дневнике содержится ряд резких, порой уничтожающих характеристик многих деятелей омского режима. Одно из немногих исключений – это Адмирал: «30 апреля: …Являлся к верховному правителю… Вынес симпатичное впечатление: несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой; напротив – озабоченность, подавленность и иногда бурный протест против происходящего – вот то, что дало мне наше первое свидание для его характеристики».[1158] Потом, правда, Будберг стал называть Колчака «полярным мечтателем» и «полярным идеалистом».

В марте-апреле правительство приняло ряд важных постановлений, не все из которых оказались вполне удачными.