Койот Санрайз

– Беги! – крикнул Сальвадор.

Его команда мне не требовалась. Но все равно помогла.

Я даже не стала глушить мотор. Затянула ручник, переложила Айвана с колен на водительское кресло, открыла дверь, сбежала по ступенькам.

Рванула вперед.

Там был невысокий заборчик из оранжевого пластика – типа «стройплощадка, вход воспрещен», но я легко через него перепрыгнула, побежала стремглав к тому дальнему закоулку парка, ради которого проехала тысячи миль.

Строителям мое поведение явно не понравилось. Едва я перемахнула через забор, озадаченные возгласы и жесты сменились вполне решительными возгласами и жестами.

Сзади донеслись какие-то крики, в которых сквозило что-то полицейское, и я рискнула оглянуться. Ну да, позади Яджер стоит, боком к проезжей части, полицейская машина. А вот и коп – идет, сердито напыжившись, напряженно набычившись, к Сальвадору, а тот, с поднятыми руками, идет ему навстречу. Слава богу, этот коп пока не вытащил пистолет – только руку на рукоятке держит. Мне не было слышно, что он кричит, но я видела, что Сальвадор говорит ему что-то, стараясь встать так, чтобы преградить копу путь ко мне.

Молодец парень, дай ему бог здоровья.

Я перестала оглядываться – как раз вовремя. Дюжий дядька во фланелевой рубашке бежал, уже протягивая руки, чтобы схватить меня за шкирку. Я взяла вбок, еле-еле увернулась. Он сделал пару шагов вслед, как-то вяло, но жира в нем оказалось больше, чем охотничьего азарта, и я от него оторвалась, а он остался стоять, пыхтя и ругаясь.

Я пробежала по площадке, где раньше – в этом я была почти уверена – стояли качели и горка, а теперь только грязь, ямы и следы гусениц. Об этих качелях у меня остались самые теплые воспоминания: прикосновение маминой руки – подталкивая в спину, она раскачивает меня все выше и выше; крошка Роза учится качаться сама, сгибая и выпрямляя пухлые ножки; мы с Авой соревнуемся по прыжкам с качелей, и мне кажется, что я взлетаю, но Ава меня всегда обыгрывает: ноги у нее длиннющие… Но поздно, теперь с качелями все кончено, да и я тут не ради качелей.

Обогнув скамейку, я пробежала мимо ковшового погрузчика, работавшего вхолостую, и передо мной открылся прямой путь к дальнему закоулку парка, к закоулку, который превратился в дикий лес, зарос деревьями… К тому зеленому закоулку, где солнечным весенним днем пять лет назад я встала на колени почти со всей своей семьей и закопала воспоминания.

Но… ничего этого там больше не было. Понимаете, не только нашей коробки. Там вообще ничего не было.

Никакого закоулка. Никаких маленьких джунглей, никаких зарослей, вообще ни деревца – ни одного.

Я начала спотыкаться, замедлила бег, но не остановилась: мои ноги упорно отказывались верить моим глазам.

Уголка воспоминаний не было. Только поодаль штабель бревен и беспорядочная куча листьев и веток. И широкая канава, вырытая, казалось, когтями. И гигантский курган из земли, грязи и камней. И здоровенный ржавый канавокопатель: в кабине сидел водитель, и канавокопатель работал – скреб дно канавы огромным стальным ковшом, а потом, дернувшись, поворачивал стрелу и ссыпал землю из ковша на вершину кургана.

– Эй, девочка!

Я услышала крик, увидела, что кто-то бежит мне наперерез. Мой мозг все еще пытался разобраться в картине разрушений перед моими глазами, понять, что все это значит, но я добиралась сюда так долго, что теперь не собиралась останавливаться, и я еще немного поднажала, побежала вприпрыжку, промчалась мимо дядьки, который меня окликнул.

Выбежала на место преступления, торопливо огляделась, пытаясь вычислить, где что находится теперь, где что находилось раньше, где чему полагалось находиться. Запыхалась, прямо в глаза светило солнце, от воспоминаний и отчаяния перехватывало дух, а я пыталась мысленно сравнить нынешний разрытый, пыльный пустырь с зеленым, тенистым парком, каким он запомнился мне пять лет назад.

В общем, я хочу сказать, с этой задачей я справлялась плохо.

Сощурившись, я присматривалась к форме холмов, прикидывала расстояние до улицы, до ближайших домов, вычисляла: если сейчас я вот здесь, где в тот день я встала на колени, чтобы закопать коробку? Пыталась разместить на местности призрак мамы, призраки сестер: вообразить их именно там, где они стояли – смеялись, улыбались, брались за руки, дышали, – когда были живы. Пыталась найти их там, среди вырванных с корнями деревьев, разрытой земли, зияющей, как рваная рана, канавы. Прислушивалась – а вдруг где-то еще звенит эхо их голосов?

Наверно, этот парк был чем-то похож на мое сердце: голая, вскопанная земля, шрамы, живет в основном в воспоминаниях.

Но я была вполне уверена, что знаю, в какой точке парка нахожусь.

Я спрыгнула в канаву.

Пора искать свои воспоминания под землей.

Канава была мне по пояс. Дядька, сидевший в кабине канавокопателя, что-то кричал мне, размахивая руками, но меня нисколечко не волновало, чего это он так нервничает. Мотор смолк, дядька высунулся из кабины, разорался. Но мои уши были глухи к его ругани. Они прислушивались к голосам моих призраков.

Я пробиралась по канаве, спотыкалась, но не падала.