Коготь Хоруса

Оборванный Рыцарь, прежде вышагивающий с громоподобным ревом, теперь полз на карачках, заунывно стеная. Он не нанес удара — расстояние было слишком большим. Вместо этого он поднял свой меч будто копье, собираясь швырнуть в меня клинок прежде, чем я смогу полностью развоплотить его.

Мои пальцы скрючились, словно когти. Зубы скрежетали. Мои мысли тонули в хоре криков, визга и плача, некогда породивших ту тварь, что ползала передо мной. Вложив в одно усилие все, что во мне оставалось, я потянул.

Гибель твари не походила на последние мгновения смертных: ни вздоха, ни пробегающей по телу дрожи. С треском рвущейся кожи и агоническим воплем демон распался на части. Меч выпал из тающих пальцев, рассыпался в пепел и разлетелся на ветру, которого не чувствовал никто из нас. Хлынула металлическая кровь, застывающая медным озером прежде, чем она успевала прожечь палубу. В твердеющем металле проступил звероподобный лик Оборванного Рыцаря, и губы твари шепнули:

— Хай…он…

А затем наконец все закончилось.

Я стоял на одном колене, не понимая, когда потерял равновесие. Воздух с хрипом вырывался из моих легких. Казалось, будто приходится бороться за каждый глоток, а в противном случае рискуешь уже никогда не вздохнуть. Гира подошла ко мне и упала рядом, взвизгнув по-волчьи. Каждый дюйм ее темной шкуры покрывала корка высохшей медной крови, но едкий ихор не причинил ее физической оболочке никакого вреда. Я почесал ее за ушами.

— Это было поучительно, — произнес Леор.

Он переводил дух, с почти уморительным спокойствием перезаряжая свой тяжелый болтер.

Я набирал воздуха, чтобы ответить, когда вновь уловил резкое шипение растворяющегося керамита.

Телемахон. Он стоял на коленях. Руки дрожали из-за поврежденных нервов, в одном кулаке воин все еще сжимал золотой клинок. От его оплавленной, испещренной оспинами брони и изъеденной кислотой плоти поднимался зловонный пар.

— Я про него и забыл, — задыхаясь, гортанно хмыкнул Леор. — Теперь он не такой красавчик.

— Подними его, — сказал я, — если можешь.

— Что? Нет.

— Делай, как я говорю, Леорвин.

Я вдруг увидел в идее захватить его живым некую новую возможность. Нечто такое, что мне хотелось попробовать.

Пожиратель Миров не стал спорить. Как бы его ни подмывало возразить, он придержал язык. Сейчас я был для него единственным пропуском с корабля, и равновесие сил между нами сместилось.

Когда мы приблизились, Телемахон поднял к нам то немногое, что осталось от его лица. Невозможно, но глаза его остались неповрежденными и ясными, по-прежнему пронзительно-синими. Он встретился со мной взглядом и одарил меня ухмылкой, жуткой на истаявшем, словно свечной воск, лице.

— Насколько плохо?

Корабль вокруг нас содрогнулся, и я снова прорезал дыру в реальности.

— Иди, — обратился я к Леору. — Я буду держать проход открытым.

Я чувствовал его тревогу. Он не умел скрывать свои эмоции.

— Это ничем не отличается от телепортации.

Он не поблагодарил меня — и в пору нашего братства слово благодарности от Леора было редким сокровищем — однако я ощутил тайную признательность под тем бурлящим месивом ярости, в которое превратился мыслительный процесс Пожирателя Миров под влиянием имплантатов.

Он развернулся, волоча за собой бесчувственное тело Телемахона, и шагнул внутрь.

«Леорвин Огненный Кулак прошел, — раздался голос Ашур-Кая. — Вместе с пленником».

Мой черед. Я стиснул Саэрн обеими руками и вместе с моей волчицей шагнул в когтистое ничто, ожидающее по ту сторону реальности.

Во время Великого крестового похода Тысяча Сынов атаковала планету под названием Варайя — похоже, что это было искажение или разновидность имени древнего индазийского бога-духа. Так ее назвали первые колонисты, и население сохранило имя на протяжении поколений. Мы именовали ее Пятьсот Сорок Восемь Десять, поскольку это был десятый мир, приведенный к согласию с Империумом 548-м Экспедиционным флотом.

Тот мир сильно напоминал рассказы о Старой Земле, Былой Терре: его поверхность утопала в океанах, а моря кишели подводной жизнью. Города Варайи защищали чрезвычайно мощные и беспощадные лазерные батареи, которые уничтожали большую часть десантных кораблей Имперской Армии и Легионес Астартес, пытавшихся высадиться. Чтобы пробиться сквозь сеть зенитного огня, мы воспользовались десантными капсулами — однако противовоздушная оборона планеты была столь интенсивной, что даже капсулам не всегда удавалось достичь поверхности.

И все же мы должны были захватить планету, не уничтожая ее. Орбитальная бомбардировка применялась против системы противовоздушной обороны крайне умеренно — не для ограничения потерь среди гражданского населения, которые тогда, как и во всех имперских завоеваниях, считались несущественными, — но ради сохранения промышленной значимости города.