Когда всё кончилось

Тут она перебила его и принялась вдруг рассказывать, что есть у них в городке такой провизор Сафьян:

— Он ужасно любит изящную литературу, этот Сафьян; он читал, между прочим, вашу новеллу «Мертвый город», и говорит, что образ куклы — какой-то внешний и вульгарный, совершенно лишенный поэзии.

Они стояли уже у крыльца. Герц украдкой глянул на нее. Он как-то сразу покраснел, и на губах его появилась смущенная улыбка.

— Послушайте, — начал он, улыбаясь и желая, по-видимому, продолжать разговор в прежнем легком тоне…

Но она уже протягивала ему руку и взбегала на ступеньки крылечка.

Через несколько часов крестьянский парнишка принес ей записку от акушерки и Герца: они оба приглашали ее на чашку чаю. Она отправила мальчишку без всякого ответа и целый день потом просидела дома. К вечеру она отправилась в мануфактурную лавку, но не нашла там нужного ей товара и пришла домой. Полнеба над крестьянскими избами было охвачено заревом пожара; по дороге, ведущей к городу, шли облитые багровым светом акушерка и Герц. Ей не хотелось думать о них. Дома лежала она долго на кровати и думала о том, что надо положить раз навсегда конец всей этой истории с помолвкой: «Как бы устроить, чтобы еще до Пасхи покончить со всем этим?»

Погруженною в эти мысли застала ее акушерка, явившаяся с предложением:

— Не хотите ли, Миреле, немного пойти прогуляться?

Акушерка улыбкой старалась скрыть смущение, вызванное тем, что на улице дожидался Герц, а быть может, и тем, что вследствие усиленных его настояний она вынуждена была просить Миреле присоединиться к ним. Смущение ее еще усилилось, когда Миреле холодно отвечала, что никуда не пойдет; акушерка, не торопясь уходить, стала рассказывать, что Герц, проснувшись нынче днем, с улыбкой сказал: «Я соскучился по ней… как бишь ее? По этой „провинциальной трагедии“».

Миреле слегка побледнела. Удивленно и молча глядела она на акушерку, а после ухода ее долго еще думала о писателе Герце, и все звенели в ее ушах сказанные им слова: «провинциальная трагедия».

Трудно было определить, что, собственно, так разобидело ее и оскорбило: то ли, что Герц даже не удостоил назвать ее по имени, или самое это прозвище, придуманное им: «Провинциальная трагедия».

Потом ей пришло в голову, что, в сущности, и сам Герц, и его слова должны быть для нее глубоко безразличны. Она искала облегчения в этой мысли и решила: «Все равно все это одни глупости. У меня теперь ведь иное на уме, а Герца этого я, вероятно, никогда больше и не увижу».

На следующий день Герц все время шатался по городу и несколько раз прошелся мимо крыльца Гурвицов. Миреле видела из окошка, что, проходя мимо, он неизменно поворачивал голову к окнам ее дома, и дивилась этому. Раз она даже, пожимая плечами, удивленно сказала вслух:

— Что ему здесь понадобилось?

Вечером, закутавшись в шаль, вышла она на крылечко — захотелось подышать воздухом. Герц заметил ее издали и подошел к крыльцу.

Лицо у него было серьезное.

— Я хотел с вами поговорить. Только пару слов. Хотите одеться и немного пройтись со мной?

Она оделась и вышла на улицу, чувствуя, что поступает глупо: «Это к лицу какой-нибудь семнадцатилетней девчонке, а не ей, Миреле, у которой мысли заняты совсем другим».

Они шли рядом по улице молча и не глядя друг на друга. И вышло так, что Миреле заговорила первая. С взволнованным видом обернулась она к нему:

— Вы, кажется, вчера назвали меня «провинциальной трагедией»?

Герц смущенно покраснел, и в глазах его снова запрыгали зеленые искорки смеха. Он начал прежним шутливым тоном:

— Вы должны понять, что я под этим понимаю…

А Миреле побледнела и пристально взглянула на него: этот человек заражен ядом вечного иронизирования — проклятая повадка акушерки и ее старухи бабушки! Его надо как-нибудь обуздать, не то он вечно будет смеяться над самим собою, чтобы иметь право изредка посмеяться над другими… А Герц продолжал:

— Да вы возьмите хоть меня: я и сам не что иное, как «провинциальная трагедия»…

Нет, такой тон был решительно невыносим: надо было помешать ему договорить.

— Послушайте, вы — как вас там? Не хотите ли познакомиться со своим критиком?

И, не глядя на него, она стала громко звать помощника провизора Сафьяна, которого заметила издали.

В воскресенье накануне Пасхи Миреле, спасаясь от предпраздничной сутолоки, ушла надолго из дому и несколько часов пробродила по окрестностям городка. Когда она вечером вернулась домой, ей доложили:

— Был здесь Герц и целых два часа дожидался у нее в комнате.

На туалетном столике лежала записка: «Сегодня уезжаю. Жалею, что вас не застал и не мог дождаться. Если когда-нибудь еще приеду сюда, то лишь ради вас, Миреле».

Внизу значился его адрес.

Итак, он и это письмо закончил двусмысленной фразой, истинное значение которой обнаружится, быть может, лишь впоследствии: «Если я когда-нибудь еще приеду сюда, то лишь ради вас, Миреле».

Миреле вдруг снова оделась и отправилась к акушерке Шац, не отдавая себе отчета зачем. Дверь была на запоре — по-видимому, Герц уже уехал.