Когда воют волки

В Лесной службе боялись волнений среди горцев. Сесар Фонталва не говорил об этом, но спокойными ласковыми речами старался склонить на свою сторону Ловадеуша, который показался ему человеком благородным; к тому же инженер, откровенно говоря, все время помнил, что Мануэл отец красивой девушки.

Подчиняясь какой-то необъяснимой и властной силе, Фонталва ставил перед собой цель убедить не только Ловадеуша, но и многих других. Ведь дело, ради которого он сюда приехал, можно сказать, было построено на песке. Поздно будет ловить поджигателя, который ночью разложил в разных местах костры, разгоревшиеся при благоприятном ветре и уничтожившие посадки.

Поэтому-то, стремясь не допустить того, с чем невозможно бороться, Фонталва посоветовал вести дело спокойно и разумно. Начальство с ним согласилось, и вот он здесь — миротворец с оливковой ветвью в руках.

Как бы то ни было, он заметил, что Ловадеуша в известной степени тронула искренность его слов, тем более что все говорилось к месту и весьма дипломатично. Именно мягкостью, как он слышал, полковник Рондон сломил сильное и дикое племя индейцев намбикуара. Без единого выстрела, без единой царапины. Если и он будет так действовать, крестьяне в конце концов согласятся.

Уже подходя к деревне, они увидели, как по пыльной траве замелькали словно в клочья разорванные тени — это с карканьем пронеслась стая ворон, появившаяся с востока. Когда стая уже была над домами, на дороге показался огромный, пестро размалеванный, грохочущий фургон и испуганные птицы свернули в сторону Коргу-даш-Лонтраша. Мануэл обратился к Сесару Фонталве, который на время перестал жонглировать своими доводами и аргументами:

— В Тойрегаше звонят, даже здесь слышно. А вороны полетели за червями да насекомыми… К жаре!

Рядом с джипом, в котором, облокотившись на баранку, в великолепной позе Дон-Жуана, сидел Шиншим, Сесар Фонталва остановился. Неужели он так и уйдет, не увидев больше, как развевается красный платок малютки?!

Поблагодарив Мануэла за любезность, которую тот оказал согласно требованиям этикета, инженер тяжело и вяло влез в машину. К сожалению, кое-что повидавший Мануэл был не из тех горцев, что хватали инженера под руки и с подобострастными поклонами всячески старались затащить к себе в дом: «Бедно живем, так что не взыщите».

Звук мотора нарушил сонную тишину деревни. Фонталва кивнул Мануэлу на прощание.

— Сеньор Ловадеуш, между нами говоря, мне не очень хочется останавливаться у Жулиао Барнабе. А здесь ни у кого нельзя остановиться? Мне было бы удобнее…

Ловадеуш внимательно посмотрел на Фонталву и ответил, нахмурив лоб:

— Не знаю…

— Мне нужно устроиться, пока не будет какого-нибудь постоянного жилья…

— Понимаю. А Гнида действительно пускает кого угодно, лишь бы хорошо заплатили.

— Не нравится мне этот тип. И сынок его показался мне настоящим ослом и негодяем. Какой топор, такие и щепки, или лучше сказать: какие щепки, таков и топор.

— Младший на ножах с моим парнем, но это дела не меняет, все равно он негодяй. А Гнида, его отец, бессовестный, трусливый мерзавец. Но вы не бойтесь, он не поступит, как хозяин постоялого двора в Феррейриме, который, говорят, убил двух подвыпивших погонщиков, когда они спали, и закопал их тела в кустах.

Оба рассмеялись, а затем Фонталва сказал:

— Я сплю чутко.

— Впрочем, если хотите, приходите к нам. Правда, дом у нас старый… тесный…

Наступила короткая, многозначительная пауза, после которой, словно выстрел, прозвучали слова инженера:

— Послушайте! Сдайте нам клин в Рошамбане!..

Мануэл Ловадеуш молчал, казалось прислушиваясь к голосу сердца. Глядя на инженера, не спускавшего с него глаз, он ответил:

— Посмотрим! Отец решит.

Джип умчался в направлении Буса-до-Рей, подняв облако пыли и разогнав кудахтавших кур, которые устроились чистить перья в тени машины.

ГЛАВА V