Когда вдруг решил... что уже... поздно

Облачившись в нечто невообразимо развратное из Алькиного гардероба, нанеся боевую раскраску, я плюхнулась на диван, совершенно не имея сил сделать и шаг в направлении входной двери. Используя последний шанс не впутываться во всю эту крайне нелицеприятную историю, всё же взяла в руки телефон и честно потратила два с половиной часа на то, чтобы обзвонить все больницы, тюрьмы и, тьфу, тьфу… морги. Ни Альбины, ни особы похожей на неё по описанию, в казённых домах не водилось и вариантов не оставалось. Я встала и пошла. Навстречу судьбе, разумеется. Кто бы тогда знал, чем это может закончиться, пожалуй, не стал бы вмешиваться даже из самых благих намерений.

Кто бы мог подумать, но бросаться на меня Литнер не спешил. И что в его решении было главенствующим, сказать наверняка я не могла. Как вариант предполагала, что последние события отбили охоту на молодых и дерзких, но с настойчивостью рогатого парнокопытного я изо дня в день являлась в клуб, продолжая осаду неприступной крепости.

День, два… На третий мои колени не дрожали, а сомнения не прожигали изнутри. Меня наполняла здоровая злость и нездоровый азарт. Порой я ловила себя на мысли, что не всегда помню о главной цели, а забываюсь, увлекаюсь. Всё чаще эта мысль выводила меня из себя, доводя до точки кипения. Он уже в открытую смотрел на меня одну и нагло раздевал взглядом. Глушил эмоции алкоголем и нещадно курил, порой, не делая перерыва и в минуту между сигаретами. Он тоже злился. На меня, за то, что влезла в его размеренную жизнь. На себя, за то, что делать мне это позволяет вот уже который день к ряду.

Новостей от Альбины не было. Не было и её самой. Были только напоминания, не позволяющие отступить. Запах её едких духов, её улыбка, её шмотки на мне, которые будто превращали одну дурочку в другую.

Отец смотрел на меня, возвращающуюся из клуба за полночь, исподлобья, но терпеливо молчал. Строговцев, узнавая в сонном лице следы бурной ночи, давал едкие замечания и всё чаще хмурил брови. В необъяснимом побеге за чужой тенью, я рисковала потерять себя. И я себя теряла с заметным старанием. С неестественным для подобных случаев рвением. Вот только ночь манила яркими огнями, знакомый запах пропитанных табаком и алкогольными парами стен заставлял кровь бежать быстрее. И от Литнера я оказалась в опасной близости. Чувствовала, знала это. Я этого хотела! И я могла сделать больше…

Ком подступал к горлу, когда он появлялся в неизменно тёмном углу. Уже ставший знакомым диджей ставил подходящую агрессивному настрою мелодию. И я зажигалась, стоя в самом центре зала, сгорала заживо, делая хотя бы шаг в его сторону, металась в агонии, чувствуя на себе его похотливый взгляд. Но продолжала танцевать. Для него одного. Не желая признавать в этом мужчине свой наркотик. Не осознавая, в какую зависимость попадаю. Он не мог меня привлекать. Он не мог понравиться как мужчина. Он не должен был заставлять глупое сердце биться быстрее!.. Просто играл. Водил пальцем по краю полупустого бокала, а у меня всё внутри переворачивалось, пока на эти руки смотрела. От отвращения и ненависти — как самой себе объясняла. От безысходности! Твердила, глядя на собственное отражение в туалетной комнате элитного клуба. Но позволяла… ломать себя позволяла… Пользовать себя… Стирать грани сознания.

Далеко не сразу поняла, что Литнер давно обозначил мою ему принадлежность. Не успела вовремя заметить, как отсекают от общей массы беснующихся под громкие биты. Забавлялась собственной смелостью, которая будто алкоголь, наполняла кровь, смешивалась с ней, становилась с ней единым целым. Кайфовала, получая отдачу: взгляд, желание, спёртое от напряжения дыхание. Губы кусала, рычала в голос, вращаясь, будто волчок.

Неделя была на исходе, когда я, наконец, опомнилась, пока наткнулась взглядом на равнодушную физиономию. Одну, другую, третью… Одни и те же люди вокруг. На лице отчуждение, в глазах пустота, а в ушах звучит приказ. Приказ никого ко мне не подпускать. Будто в алкогольном угаре я зашлась истерическим смехом, оценивая его подход. Смотрела на безликих солдафонов и остановиться не могла. Руками лицо, губы, глаза закрывала… Из стороны в сторону шаталась, пытаясь вернуть утраченное равновесие. Крики вперемешку со слезами, с паникой! «Моё!» — наложил он лапу на свободолюбивую птичку. «Не отпущу…» — диким зверем смотрел, захлопывая дверцу живой клетки.

В тот вечер я впервые ушла раньше него. Сама не своя бродила по улице, пытаясь понять, что же упустила. Топая ногами, ломала каблуки, пытаясь противостоять чему-то неизведанному, тому, что всё никак уловить не получалось. Отчего злилась? Кому и что доказать хотела? Задыхалась, и в попытке отдышаться голову к небу запрокидывала. Ревела, размазывая солёные слёзы, смешанные с густой чёрной тушью. Кричала во всю мощь голоса, протест выказывая. Уже предчувствовала, что ничего не могу изменить… Уже подозревала, что не я охочусь на зверя, а он на меня.