Когда вдруг решил... что уже... поздно

Мой выход был завершающим в показе. Мой выход должен был стать последним штрихом этой пудровой эпопеи. И я вдруг решила, что не будет ничего страшного в том, что штрих этот станет ярким и вызывающим. Как и вся моя жизнь в этом городе. Музыканты заиграли громче, меня поддерживая, когда прямо в зал спустилась. Яркие прожектора ослепили, когда к столику, за которым Литнер со своими друзьями сидел, подошла. Он всё ещё не понимал, что происходит, когда свободным стулом воспользовавшись, я уверенно на их стол ступила, теперь уже его как подиум используя. Всего два шага понадобилось, чтобы напротив него оказаться и покружиться, мягким шёлком мужского лица едва касаясь. Его глаза наполнились каким-то звериным бешенством, за этим бешенством я разглядела желание. Желанием немереной силы. Уверена, знала об этом и соперница.

— Я надеюсь, теперь ты выбрал! — Выкрикнула, больше всего на свете того желая, чтобы он услышал. Чтобы мой голос музыку перекричал, чтобы возмущённые возгласы заглушил.

Ступая обратно, намерено бокал с вином его невесты опрокинула и обернулась, взгляд, который обещал быть извиняющим, в ликующий превратила.

— Ты проиграла. — Специально для неё одними губами прошептала.

Воспользовавшись помощью страждущего, на пол спустилась и на подиум вернулась королевой. «Я лучшая!» — оттопыренным большим пальцем на себя указала и под ликующий гул присутствующих этот жест всем вокруг продемонстрировала. С высоко поднятой головой наблюдала за тем, как невеста Литнера с места подскочила и зал спешно покинула. То, насколько безразлично за этим наблюдал он, заметила тоже, но значения не предала. А то, как резко поднялся и в сторону закулисья направился, видеть уже не могла, потому блаженно вздохнула, в спасительной темноте оказавшись.

Девочки что-то весело обсуждали, впечатлениями обменивались, когда Линтер в гримёрную ворвался и её пересёк, любого, кто на пути попадался, бесцеремонно отталкивая. Бешенства в нём не убавилось, не стало меньше и желания. Но он, как и предрекала Алька, всё же оказался из той породы людей, которые свои планы менять не намерены. Это я поняла слишком поздно. Ровно в тот момент, когда железная хватка сдавила мне горло, когда неимоверной силой он меня на ровный длинный стол завалил и по нему же протащил, пузырьки с кремами и палитры с тенями бесцеремонно сбрасывая.

— Надеюсь, ты собой довольна? — Угрожающе тихо уточнил, сжимая пальцы на моей шее всё сильнее.

Гладкое, без единой морщины, выражающей недовольство, лицо, казалось умиротворённым.

— Если ты ещё раз окажешься в досягаемой близости от меня или Алёны, клянусь, придушу вот этими же руками. — Устрашающе прошептал, окончательно лишая возможности вздохнуть.

Так ещё на несколько секунд застыл, понимания в моих глазах ожидая, что ли… Вот только не было его. Страх был. Паника обязательно. А вот понимания не нашлось. Ни тогда, ни после, когда ушёл, демонстративно обтирая руки о чей-то рабочий передник. Я принялась растирать горло, откашливаясь, слезами заливаясь, а Алька что-то надо мной успокаивающе бормотала. Вот только её я не слышала. Слова Литнера в голове нескончаемым круговоротом вращались, ничего не выражающие глаза помнились, а вот больше никого и ничего.

Утром багровые следы на шее напомнили мне о произошедшем накануне. Я снова беспомощно расплакалась, толком не понимая, о чём сожалела больше: о том, что не добил или о том, что внутри у меня ничего не изменилось, не исправилось, на место не встало. Впереди ожидал дождливый безликий день. Потом ещё и ещё. Учёба. Больше, как можно больше информации, перегружающей мозг и сознание. Беспокойный взгляд отца, не одобряющий Алькин, истощающая меня пустота… Слегла я через неделю. Всё с тем же истощением, но нервным, как его обозвал доктор. Не про пустоту же в моей душе ему говорить, верно?.. Лечить меня в клинике отец отказался наотрез, понадеялся на домашние стены, которые, как известно, действуют куда лучше. Легче действительно стало. От того, что теперь не приходилось изображать мнимое благополучие. Я могла вдоволь наплакаться, в полный голос выть, уже не соображая, по какому именно поводу.

Ускользнуть из дома удалось дней через пять, когда контроль отчего-то ослаб, а уровень заботы перешёл в доверительный. Я час тряслась в рейсовом автобусе, ещё минут сорок добиралась на метро, а, оказавшись перед офисом Литнера, совершенно растерялась, не понимая, зачем сюда пришла. Знала, что его окна выходят на набережную, восемнадцатый этаж отсчитала и безотрывно смотрела, ожидая, когда в них мелькнёт знакомое лицо. О том, что его может не оказаться на месте, не беспокоилась. Я терпеливая. Я обещала себе справиться. Три часа прошло, а никто так и не выглянул. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что уже давно не смотрю на то окно… Я, вообще, никуда не смотрю. В пустоту, в пространство… Дышу и надышаться не могу. А воздух тяжёлый, густой. От реки поднимается туман. Настолько плотный, что и меня саму скоро видно не будет.