Читаем Когда усталая подлодка... полностью

Праздники бывают разные: государственные, церковные, семейные, личные… В стране утвержденного атеизма церковные праздники общими не признавались и были отнесены в разряд личных и… запретных. Запретный плод всегда сладок. Отмечались церковные праздники кулуарно, но добротно. И очень даже часто — с хреновыми последствиями. Атеизм, особенно у вояки, должен быть воинственным, а не ущербным. Понимать надо! Общегосударственные праздники для тех же вояк — это усиление боевой готовности. Как свадьба для лошади — весь в позументах, а задница в мыле. Еще точнее — на чужом пиру твое похмелье. Вояки обожают праздники личные. Оттягиваются на них по полной программе. Иногда до парткомиссии. Очень чтят праздники профессиональные. На уровне личных. Отмечают их ежемесячно. Как получка, так, скажем, и день Подводника. Майский «День Подводника» отметить широко и по широте (в градусах) — сам Бог велел! Уж очень замечательные события сконцентрировались в один букет: окончание зимнего периода Б и ПП (боевой и политической подготовки); инспекция — без дралова и порева; Полярный день, заглянувший в окна; канун летнего периода Б и ПП; и, наконец, сама получка. Согласно судовой роли, то бишь, по ранжиру, по весу и по жиру, зашхерились по закуткам казармы и стали «отмечать». Для затравки провели апробацию водчонки, коньяка-маньяка, под один и тот же, но вдохновенный тост штурмана «С-…»:

Не пьянства ради, а пользы для,

Не через день, а каждый день,

Не по чарочке, а по стопочке,

Во славу Божию… Аминь!

Интеллигентную «казенку» (водка, коньяк) полирнули живительной влагой. Шилом. Корабельным спиртом, разведенным по широте места употребления (69 град 15 мин). Сразу захорошело.

— Вот теперь можно шлепать к родному причалу! — дал отмашку на завершение праздника тот же штурман. Заматерелый каплей. «Вечный штурман», как он всем представлялся. А был он представителем мудрого племени, но вечно притесняемого. Отчаянный оптимист. Частенько заявлял:

— Штурман — это не только моя профессия, но и, можно сказать, фамилия. Менять их я не собираюсь…

В партию его вежливо не приглашали, а он в нее и не рвался. И на это у него было свое пояснение:

— Похмелье — само по себе не в радость, а если оно не стопкой локализуется, а парткомиссией, то это уже геноцид. Мне его и дома хватает…

Росточка он был, что ни на есть подводного. Без бицепсов в положенных местах, но с множеством извилин под черепной коробкой. Про таких говорят: ума — палата! Особые приметы: пилотка, венчающая лысоватый череп. Под ней — плутоватая рожица Вини-Пуха, вещающая мультфильмовским голосом Леонова. Ниже — флотская канадка (кожаная куртка), из которой торчат ноги в сапогах. В этой фигурке, как в «эсочке», всего было напихано на полную автономность: ума, юмора, стойкости и… непотопляемости. Где-то в нем располагались и цистерны главного балласта, обеспечивающие его запас плавучести. До состояния «кувалды» он себя не доводил, ограничиваясь «позиционным» положением. По праздникам. В промежутках — ежедневно остопаривался.

— Жизнь — это борьба! Борюсь за независимость от домашнего геноцида проверенным способом — стопарем. После него мне и сам черт не брат! И с Машкой легче разговаривать… — бормотал он, поощряя себя вечером стопкой шила. И шел домой.

 Поскольку шильное довольствие «эсочки» было столь мизерным, что его хватало не более, чем на один «День Подводника», то приходилось подключать тактический резерв — заначку. Заначка — это эпохальное изобретение советского главы семьи, страждущего независимости и суверенитета. Семья, как основная ячейка советского общества, во все серые будни бытия выкраивала крохи от зарплаты и ныкала их на книжке Сбербанка или просто в банке, на кухне. Как стратегический резерв на черный день. Глава семьи, полководец, упреждая жену, отщипывал от получки свою толику тугриков, на свой тактический резерв. Прятал его от разведки супротивной стороны (жены) так, что порой и сам найти не мог. В зависимости от пристрастий «полководца», получка и заначка иногда выступали в одной весовой категории.

В сявзи с тем, что нашего героя всегда и во всех случаях величали Штурманом (с большой буквы), ему не просто внимали, но и выполняли его указивки неукоснительно и безоговорочно. А как же иначе? Сам командир выполняет его рекомендации, а уж внутрикорпусная шантрапа реагировала на них, как на приказ.

— Прежде чем шлепать по домам или по дамам, материальную часть привести в исходное состояние. Замести следы праздника и разложить по схронам документацию. Простую и секретную. Не перепутайте местами. Двигаемся домой завесой, — порекомендовал Штурман, когда «полировочная» бутылка шила была опустошена и «продезинфицирована». В бутылку из-под «Советского Шампанского» или «Монастырской избы», познавших вкус шила, швыряется горящая спичка и … Пуфф!!! Нет и следов шила!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза