Когда усталая подлодка...

На площадке будущего Молотовска вбили два колышка. Один — на месте будущей судоверфи, другой — столовой руководящего состава НКВД. Разбили аккуратные таборчики, обнесенные изящными заборчиками из проволочки Бруно. Для созидателей судоверфи и города. Двухэтажный сруб из многовековых корабельных сосенок вырос на месте второго колышка почти мгновенно, как гриб после дождя. В нем воцарился Эдельман, переаттестованный из вечного зэка в вечного поселенца. Город и верфь росли,  как на дрожжах. Столовка чекистов обрела статус ресторана, а завстоловой возведен в ранг директора.

Все менялось в городе с поразительной быстротой. Менялись созидатели города и кораблей. Защитники государства и идей марксизма-ленинизма. Но их имена улетучивались из памяти аборигенов города мгновенно. С их уходом. Лишь слава ресторана только крепла и уверенно подгребала к тридцатилетнему рубежу.

Ресторан блистал изысканностью лучших домов Лондона. Был драгоценной брошью альма-матер атомного подводного флота. Бриллиантом в этой броши сиял Эдельман. Директор. Метрдотель. Де-юре. Но Хозяин  — де факто. Великолепный и блистательный во всех отношениях! Всегда! От открытия и до закрытия ресторана он сновал по нему, как мажордом  на царском балу. Неизвестно, как ему это удалось, но в тайном клане проституток на посещение его ресторана существовало табу. В одиночку и парами, без сопровождения мужчин, но в охоте за ними, там появлялись только изысканно-утонченные б…и. Офицеры подлодок, объявившись на судоверфи, считали делом чести и протокольной необходимостью  первый визит в городе наносить Эдельману. Эти визиты были приятны во всех отношениях и грели тщеславие обеих сторон.

Эдельман искренне любил моряков, а они отвечали ему тем же. Его заведение ни рестораном, ни, тем более, кабаком не именовалось. Люди наносили визит Эдельману.

Воодушевленные установочной речью замполита, целый день канифолились,  придавая флотским мундирам первородный блеск. Сучили ногами и ждали гонга старпома:

— Офицеры свободны!….

В офицерских душах это отразилось радостным эхом, преобразившимся в клич:

— Нанесем визит Эдельману!…

Он был единодушно одобрен.

Сказка  — ощущать себя человеком, достойным изысканного общества, а не клиентом забегаловки. Нажраться до поросячьего визга у Эдельмана было невозможно. Атмосфера к этому не располагала, а забулдыжные мысли выжигала каленым железом. Водочка, добротные коньяки и вина, деликатесные закусочки, побуждали к общению, а не к жралову. Оркестр не рвал децибелами барабанные перепонки, а услаждал слух и душу классическими мелодиями.

В двадцать три часа он начал исполнять прощальное танго. Моральный кодекс того требовал от метрдотеля. Устами горисполкома. Возле нашего обширного застолья, как черный лебедь с двумя лебедушками, возник Эдельман с двумя официантками. На нем — безукоризненно изящный черный костюм, белоснежная рубашка с галстуком «бабочка». Он благоухает и сияет радушием. Прелестные и вышколенные официанточки в униформе, тоже черной, с бело-кружевными дополнениями, выглядят участницами конкурса красоты. В руках у них по подносу, а на них бокалы с коньяком и махонькие блюдца-розеточки с бутербродиками  в виде ромашки. Хлебушек с маслом и икорочкой.

Девушки-лебедушки  поплыли от шефа вправо и влево, огибая наш стол и притормаживая перед каждым сидящим. Военморы вставали и «вооружались» угощением с подноса. Лебедушки вернулись к Эдельману. Тот взял в правую руку бокал, в левую «ромашку»,   и произнес:

— Мы всегда и искренне рады, когда вы приходите к нам в гости. Приходите почаще. Желаю вашему кораблю и кораблю вашей жизни семь футов под килем. Спасибо вам! До свиданья…

У Эдельмана никогда не возникало ситуации «мест нет». Персонал не знал слов:  «Ресторан закрывается, освободите помещение». Лишь радушно встречали и зазывно провожали. Клиентура обучалась жить по протоколу. Кто мог назвать это заведение рестораном, кабаком, злачным местом? Только измученный наркозом общественник.

Эдельман  —  главная достопримечательность Северодвинска.

Злачные места

Без злачных мест — город не город.

Образцово — показательным и идейно выдержанным таким местом был  «Пингвин». Для аборигенов. Это главно-центральный магазин, где постоянно обещали что-то «выбросить» и иногда что-то «давали». Город был закрыт для любых туристов, в том числе и для профсоюзно-отечественных. Командировочные посещали магазин  только после семнадцати часов, когда в нем открывали сусеки и «выбрасывали» алкоголь на прилавки. Оказывается, аборигены, столь прониклись идеей догнать и перегнать Америку, что добровольно и  единодушно отказались употреблять алкоголь во время трудовой вахты. Это решение запротоколировали, отпечатали, размножили и донесли до каждой торговой точки и почтового ящика  горком и горисполком. Воля народа превыше всего! Задолго до открытия и во время его работы «Пингвин» осаждали толпы халявщиков, алчущих того, что «выбросят» или будут «давать».  Военморов он не привлекал, поскольку и они были командированными.