Когда-то, давным-давно

Снова что-то рассекло воздух, но в противоположном направлении, снова померкло солнце, и на этот раз можно было совершенно явственно различить стремительно удаляющуюся спину короля Бародии.

Веселунг с подчеркнутым достоинством поднялся из-за стола.

– Ты совершенно права, Гиацинта, – проговорил он сурово, – это действительно король Бародии.

Принцесса не на шутку встревожилась.

– Мне кажется, он не должен позволять себе носиться над головой с такой скоростью, когда люди завтракают. Как ты думаешь?

– Отвратительные манеры, дорогая. Мне необходимо удалиться и составить Ноту протеста. Не можем же мы оставить безнаказанным столь вопиющее нарушение элементарных правил приличия!

Приняв самый грозный вид, какой только могло изобразить его добродушное от природы лицо, и немного сомневаясь, к месту ли вставил «элементарных», король спустился в библиотеку.

Библиотека была его любимым местом в замке. Здесь по утрам он обсуждал государственные дела со своим Первым Советником или принимал знатных чужестранцев, завернувших в Евралию в поисках приключений. Здесь же в послеобеденные часы, вооружившись томом «Бесед с Мудрецом» или другим увесистым фолиантом, он предавался размышлениям. В последнее время ему было над чем поразмыслить, и основным предметом его раздумий как раз и являлись знатные чужестранцы, ибо он уже отправил по крайней мере семерых иностранных принцев совершать разного рода подвиги, пообещав в награду руку принцессы и полкоролевства. Неудивительно, что ему частенько приходилось сокрушаться о том, что дочь лишена «руководящей материнской руки».

Ноте протеста, как видно, не суждено было появиться на свет. Король даже не решил еще, какое из двух перьев наиболее пригодно для такого важного дела, как двери распахнулись и прозвучало роковое имя графини Бельвейн.

Графиня Бельвейн! Где найти слова, чтобы описать эту поразительную, непостижимую, ужасную и восхитительную женщину?! Непомерное честолюбие и неразборчивость в средствах достижения цели сочетались в ее натуре с прекрасными душевными качествами, находящими выражение в пристрастии к ведению дневника и искренней любви к лирической поэзии. В нашей истории именно она играет роль злодейки, и в этом я согласен с именитым историком Роджером Кривоногом, который разносит ее в пух и прах в своей «Евралии в прошлом и настоящем». Но менее всего на свете мне хотелось бы отказывать этой женщине во многих выдающихся достоинствах.

Нынешнее утро графиня посвятила сочинительству и потому была в зеленом. Она всегда надевала зеленое, когда ей являлась Муза: похвальная привычка, которую я советовал бы перенять современным поэтам – как для привлечения вдохновения, так и для уведомления окружающих. Под мышкой она несла огромных размеров Дневник, а в голове – несколько вариантов изложения мыслей, посетивших ее по дороге во дворец.

– Доброе утро, графиня! – приветствовал ее Веселунг, с явным облегчением отрываясь от задачи выбора пера. – Какой ранний визит…

– Надеюсь, вы ничего не имеете против, ваше величество, – ответила графиня с ноткой озабоченности в голосе. – В нашей вчерашней беседе был пункт, относительно которого у меня вдруг возникли некоторые сомнения.

– А о чем мы вчера беседовали?

– О, ваше величество! О положении дел, разумеется.

– И она бросила на него один из тех невинных и в то же время дерзких и обольстительных взглядов, которые производили на короля совершенно неотразимое впечатление (и на любого другого тоже, смею вас уверить). Король смущенно улыбнулся.

– Да, да, конечно, положение дел…

– Я даже сделала запись об этом в своем Дневнике. – Она положила на стол огромную тетрадь, и страницы легко зашелестели под ее пальцами. – Вот здесь… «Среда. Его величество оказал мне честь, спросив совета относительно будущего принцессы Гиацинты. Остался к чаю и был совершенно…» Никак не могу разобрать слово…

– Позвольте мне, – вмешался король, склоняясь над Дневником. Его обычно румяное лицо стало совсем пунцовым. – Похоже на «очарователен». – Он постарался произнести это как можно более небрежным тоном.

– Неужели? Неужели я именно так и написала? Видите ли, я обычно пишу все, что мне приходит в голову, прямо сразу, не задумываясь. – Она проделала ручкой движение, подобающее человеку, который записывает все, что ему приходит в голову, не задумываясь, и вернулась к Дневнику. – «Остался к чаю и был совершенно очарователен. Потом размышляла о бренности жизни». – Она подняла широко открытые глаза и устремила на короля задумчивый взгляд. – Я часто предаюсь размышлениям в одиночестве…

Веселунг никак не мог оторваться от Дневника.

– А у вас еще есть такие записи, как… как эта, последняя? Можно посмотреть?

– О, ваше величество, боюсь, там слишком много глубоко личного. – И она поспешно захлопнула тетрадь.

– Мне показалось, я видел какие-то стихи…

– Да, небольшая ода к любимой канарейке. Вряд ли это будет интересно вашему величеству.

– Я обожаю поэзию! – гордо изрек король.