Когда-то был человеком

И еще: собственный дом – это нечто большее, нежели место короткого отдыха в перерыве между гастрольными выступлениями и неизбежной в таких случаях массой организационных проблем. Собственный театр – это не просто место, где ты в последний раз проверяешь содержание программ и состояние техники. Ты уже не заезжий гастролер, ты – житель, гражданин этого города, который читает местную газету, хорошо знает проблемы людей, собравшихся в зале, и не должен за пять минут до поднятия занавеса наводить справки о каком-нибудь местном скандале. Насколько благодарнее, а главное, восприимчивее будет реагировать публика, когда мы сумеем использовать бессмысленно растрачиваемое на переезды время для привязки программы к событиям местной жизни. Событиям, известным буквально каждому, легко проверяемым, равным образом касающимся абсолютно всех. Ведь даже если ты используешь местный анекдот как повод для более широких обобщений, при этом возникают более тесные связи между сценой и залом. Логично: баварца легче сагитировать на каком-нибудь примере из жизни Баварии, жителя Восточной Фрисландии – когда обыгрываешь события, происшедшие на побережье Северного моря, хотя в обоих случаях речь идет о ракетах, одинаково угрожающих жизни и в том, и в другом регионе.

Есть и иные преимущества, которые дает собственный театр, во всяком случае, мне так кажется. «Представь себе, – частенько мечтательно говорил я своей жене, – вечером нам нужно только прийти на представление, ну, может, днем еще порепетировать. Отпадает вся бумажная волокита, связанная с планированием турне. Организационные проблемы станут привычным делом. Наконец-то у нас появится больше времени для работы над текстами, а может быть, даже и для личной жизни».

Забегая вперед, признаюсь честно, что в своих мечтах я строил воздушные замки: когда дошло до дела, забот оказалось куда больше, нежели их могла нарисовать наша богатая фантазия.

У меня, конечно, были и другие причины, заставляющие тосковать по собственной, скроенной по моим представлениям сцене. Сегодня, спустя сорок лет, мне стало ясно, что я с раннего детства лелеял эту мечту. Насколько могу припомнить, по крайней мере с семилетнего возраста я, вместо того чтобы рисовать фигурки человечков, малевал контуры театров, чаще всего отдаваясь на волю фантазии. Делал я это во время уроков, привычных разговоров или просто в иные скучные минуты жизни. Порой, чтобы скрасить унылые воскресные дни, я вооружался линейкой и циркулем и чертил проекты на миллиметровке: маленькие и большие театральные здания, макеты сцен и огромные амфитеатры, передвижной цирк шапито с парусиновым верхом и величественные храмы искусств. При этом я никогда не был завзятым театралом, не говоря уже о том, что до известного возраста ни разу не заглядывал за кулисы. Тем не менее мои проекты меньше всего напоминали архитектурные упражнения, а в большей степени были попыткой разработать проект сцены с оптимальными условиями для игры или, во всяком случае, того, что я тогда понимал под этим. Лишь Фрейду по силам разгадать, что скрывалось за всем этим. Только организовав собственное кабаре, я перестал создавать эти фантастические проекты. С тех пор у меня были только реальные планы.

Некоторым из них суждено было осуществиться. Причем три фактора неизменно сопутствовали всем проектам, которые мы затевали, преисполненные радужных надежд: постоянно переполненные залы, отсутствие каких- либо государственных дотаций и непродолжительность существования. Что касается последнего, то причина всегда была одной и той же: расторжение договора со стороны владельца помещения. Первая попытка обосноваться в Гёттингене закончилась тем, что меня вышвырнули: я собирался переоборудовать помещение, а хозяин был решительно против. На Мельштрассе в Ганновере в 1963 году владелец дома предпочел моему театру более доходное предприятие – казино. «Новый дом» – прекрасный ресторан в центре города, построенный в стиле неоклассицизма, чей подвал с крестовыми сводами давал нам приют в 1964–1965 годах, был снесен, и даже пребывание в «Клубе Вольтера» в конце концов закончилось расторжением договора.

Каждый раз мы вкладывали все наши скромные сбережения, а также часть средств, заработанных во время гастролей, в тот или иной проект и всякий раз оказывались у разбитого корыта, без гроша в кармане, хотя на отсутствие публики мы никогда пожаловаться не могли. Решение напрашивалось единственное: мы сами должны стать владельцами наших средств производства!