Читаем Когда-то был человеком полностью

Потом оратор заявил, что теперь нужно стараться «начать диалог с молодежью»; он настоятельно призывал нас троих в любое время обращаться с вопросами, не стесняться что-то критиковать. Последнее нам не нужно было повторять дважды, но мы решили немного выждать. Профессиональный силезец сразу взял быка за рога. Он заговорил о «предателях» и «пораженцах», заклинал не уступать никому неотъемлемого права на родину, как это подло сделали в Бонне. Позволяя себе это замечание, от которого несколько попахивало коммерцией, оратор имел в виду, вероятно, объявленное новым правительством сокращение довольно значительных ассигнований реваншистскому землячеству, с помощью которых ХДС до сих пор обеспечивал себе на выборах голоса силезцев.

Нельзя «судьбу Германии отдавать в руки горстки слепых авантюристов», – бушевал Хупка. Гром аплодисментов: каждый знал, что он, депутат бундестага от социал-демократов, имел в виду при этом председателя своей партии Вилли Брандта и председателя фракции Герберта Венера. Каждый раз, когда оратор, искоса поглядывавший на меня, замечал, что я старательно записываю его слова, он одобрительно кивал мне и старался придать своим формулировкам побольше разящей остроты.

В конце концов торговец иллюзиями потребовал «всенародного референдума с целью определения судьбы Силезии». Это послужило мне сигналом, господин слишком долго нес опасный вздор. Я, сославшись на предложение «задавать вопросы», выразил сожаление, что время для проведения референдума упущено. Его прозевали в 1933 году. «Ах, вы имеете в виду фолькстумскампф [6], – мягко улыбнулся он, – но это было значительно раньше».

«Нет, я имею в виду 1933 год, – заявил я. – В тридцатые годы многие из знаменитых людей неоднократно предостерегали: «Если вы выберете Гитлера, будет новая война, из нее Германия без потерь не выйдет». Вот тогда и была подлинная возможность с помощью правильно отданных голосов решить судьбу Силезии, но ею не воспользовались».

Зал взревел в диком возмущении: нас раскусили. Слышался рев: «Убирайтесь в зону!» (реваншистское обозначение ГДР), озлобленные выкрики: «Вышвырните их вон!» И еще: «Они продались Ульбрихту». Беседа с молодежью выглядела таким образом: пожилые господа повскакали с мест, и началась свара. Некоторые из присутствующих с перекошенными от злобы лицами уже спешили к нам.

Мне стало не по себе: ведь со мной была жена. Признаюсь, только сейчас мне стало ясно, в какое рискованное дело мы ввязались. Мы, правда, были моложе и сильнее, но их было намного больше, у каждого за плечами – военный опыт, и никто из них не страдал избытком терпимости.

Я обратился к Хупке, пытаясь перекричать шум: «Вы же призывали меня к дискуссии. Удержите своих людей! Или это, по-вашему, диалог?» Шеф «изгнанных» в упор смотрел на меня. Затем он величественным жестом утихомирил толпу. Мои соотечественники со сжатыми в кулаки старческими руками отступили, однако не сели на свои места. Тихо.

Я воспользовался паузой: «А поляки будут иметь право принимать участие в голосовании?» Это был опасный момент. Но – о чудо! – в зале стояла гробовая тишина. «Я обещал этому господину, – загремел в тишине голос Хупки (слово «господину» было презрительно подчеркнуто), – я обещал этому господину ответить, и я это сейчас сделаю. Конечно, поляки тоже имеют право голосовать, но только в случае, если с них будет сброшено ярмо коммунизма. Ведь люди там лишены возможности свободно принимать решения».

Взрыв аплодисментов. «Повторяю, мы будем вести переговоры только со свободно избранным правительством Польши. Только тогда, когда Польша будет свободна от коммунизма. И мы будем всемерно способствовать этому». Бурное ликование. Это был 1970 год.

О поляке на папском престоле в Риме никто еще не отваживался даже мечтать.

Хупка и его окружение с торжеством смотрели на меня: что, съел, предатель? Тут и в самом деле ничего невозможно было поделать. О взаимной любви не могло быть и речи. Логика не котировалась вообще. Нам в самом деле было лучше оставаться дома.

А господин на трибуне продолжал гнуть свою линию. Одна полная ненависти тирада сменяла другую. Между ними – слезливые, умеренно пространные упоминания о родине. Когда он в конце концов выкрикнул, что «граница по Одеру-Нейсе никогда не будет признана», с нас было достаточно. Мы молча переглянулись и решили уйти. Не дожидаться же в самом деле, пока нас изобьют все те, кто сейчас с таким недоверием и так враждебно смотрел на нас, выставленных на всеобщее обозрение. Любовь к «молодому поколению» обернулась нескрываемой ненавистью. Тут даже самые неоспоримые аргументы ничего бы не могли изменить. Когда мы встали, я не отказал себе в удовольствии отреагировать на заявление касательно границы по Одеру-Нейсе, сказав вполголоса: «С меня хватит». Лучше бы я этого не делал. Ведь нам предстояло пройти от первого до последнего ряда сквозь строй клокочущих от ненависти стариков.

Перейти на страницу:

Похожие книги