В конце 1982 года я заканчивал черновой вариант рукописи своей книги. То, что в ней я собирался воздать должное государственным филерам и каким именно образом, к этому моменту уже не было тайной: в ходе работы над текстом вариант рукописи читали в левых кругах, а позднее я разослал по почте в различные издательства десятки экземпляров.
И вот в один из дней (мы с Кристель только что вернулись с длительных гастролей) мне вдруг бросилась в глаза странная бумага, лежавшая на столе, заваленном черновиками писем, заметками, официальной корреспонденцией и страницами рукописи. На первый взгляд казалось, что речь идет о документе, вышедшем из компьютера: сначала шла масса сокращений, которые с ходу расшифровать было невозможно, за ними следовали моя фамилия, имя, место и дата рождения, сведения о профессии («деятель искусства»). После этого снова шли многочисленные буквенные и цифровые комбинации, сопровождаемые отдельными словами.
Когда, проглядев страницу, я обнаружил на ней адреса, по которым мы проживали последние 20 лет, а также название моделей когда-то принадлежавших нам автомобилей и их номерные знаки, а в другом месте было слово «сберкасса» и номер моего счета, то поначалу решил, что это извещение из налогового управления,
У нас, как и в семьях многих других деятелей искусства, финансовыми вопросами занимается та половина, которая напрямую не связана с творческим процессом. Однако Кристель решительно отказалась взять у меня загадочную бумагу: «Что еще за макулатура? Это не счет на уплату налогов, и вообще к моей бухгалтерии она явно никакого отношения не имеет»
Нас разбирало любопытство, и мы подвергли листок тщательному изучению. Первое, что вызвало удивление, были номера наших телефонов: один из них был десятилетней давности – еще до переезда в новую квартиру. Были перечислены все адреса, по которым мы когда-то проживали в течение последних двух десятилетий, некоторые из них повторялись, причем время проживания по этим адресам указывалось произвольно, оно не совпадало с действительными датами наших переездов. Следовательно, исключалось предположение, что перед нами была обычная регистрационная выписка, – хотя бы потому, что со множества автомобилей, которые мы угробили во время бессчетных поездок на гастроли, был произвольно выбран только один номерной знак.
Вскоре нам в душу закралось подозрение. Как мы ни пытались комбинировать данные, не находилось ни одной известной нам организации – будь то почта, банк или дорожные власти, – которая могла бы иметь законное право заложить на нас в компьютер все эти сведения Это могла быть только полиция или одна из секретных служб.
Нам, конечно, потребовалась не одна неделя кропотливой работы, сравнительного анализа данных, прежде чем мы пришли к этому логическому заключению. Профессиональными специалистами по расшифровке кодов мы не были. Скажу больше, в этой области мы оба были людьми темными. Просто в нас закралось неясное подозрение, что какая-то неведомая нам служба неизвестно для каких целей явно накапливает материал на граждан, причем наверняка не на благо, а совсем наоборот: в ущерб тем, кто попадает в компьютер.
И еще одно нам вскоре стало ясно: если первоначальные подозрения подтвердятся, то это значит, что к нам попал политически взрывоопасный материал. Я никогда не получал на руки уведомления, как того требует закон, что мои телефонные разговоры и переписка были взяты под контроль на «легальном» основании.
Единственно разумным объяснением, почему на меня собирают данные (адреса, автомобильные номера, телефоны и т. п.), было только одно: за мной, гражданином, ничем не запятнавшим себя в глазах закона, в нарушение основных положений конституции ведется нелегальная слежка.
Да, этот материал был настоящим политическим динамитом! И это заставило нас призадуматься. Не было никаких сомнений в том, что организация, которая так попирает право и закон, не остановится ни перед чем, чтобы предотвратить неприятные для нее разоблачения. Поэтому мы решили спрятать оригинал документа в надежном месте и предприняли другие меры личной безопасности. С такими вещами, как известно, шутить не стоит. Мы, до этого привыкшие работать всегда открыто, внезапно почувствовали себя как бы на нелегальном положении. Нам вдруг стало, например, казаться, что в случае необходимости лучше звонить из какого-нибудь автомата, чем по домашнему телефону. Это ощущение было крайне неприятным.
Был еще один момент, который нас беспокоил: как такой документ очутился у нас на столе? Но как бы тщательно ни проигрывали мы все возможные варианты, в конце концов каждый раз приходили к одному и тому же выводу: скорее всего какой-то неизвестный доброжелатель во время нашего отсутствия проник в закрытый дом и положил его на стол.