Когда Шива уснёт (СИ)

Нахлынула тягостная маета. Мысли о ребёнке — тёмные, тяжёлые — не отпускали. Эвика потерянно смотрела в окно, не замечая празднично освещённые улицы и весёлых нарядных людей. Возвращаться в пустой дом было страшно, но оставаться в клинике после разговора с Павлом она не могла. То, с каким упорством он пытался преуменьшить значимость отношений с вероятным отцом ребёнка, странным образом сильно задевало Эви. Его на первый взгляд безупречные логические выкладки раздражали её — рассудком она понимала, что эти рассуждения разумны и вполне могут объяснять амнезию, но что-то в ней активно восставало против доводов Павла. Ничего не помня о прошедшем годе, Эви, тем не менее, яростно защищала своё чувство.

Машина въехала в тихий уютный дворик и остановилась напротив подъезда. Таксист пожелал доброй ночи, сунул в рот сигарету, но закурил лишь тогда, когда Эвика вошла в освещённый холл дома. Выждав ещё около минуты, он выехал со двора. Поручение странного, но щедрого полуночного клиента было исполнено в полной мере.

Полусонный консьерж — новый, незнакомый — без удивления отреагировал на её просьбу. Выдал запасной комплект ключей, перед этим тщательно изучив удостоверение личности, и убрёл в свою комнатушку досматривать десятый сон. Эви вознеслась под крышу в привычно поскрипывающем старом лифте и, пересиливая волнение, подошла к своей двери.

Руки подрагивали. Она осторожно прикоснулась к табличке на двери квартиры, обвела её пальцем, после чего решительно провернула ключ в замочной скважине и толкнула дверь внутрь.

В прихожей пахло иммортелями — остро, тревожно. Дом затаился. Он словно знал какую-то тайну и не спешил открывать её хозяйке. Не зажигая свет, Эвика стянула с ног любимые замшевые сапожки, сбросила с плеч шубку и почему-то крадучись, на цыпочках, пошла в направлении гостиной.

Рука привычно нащупала выключатель. Яркий свет ударил по глазам. Она поспешно надавила на клавишу, погружая комнату в уютную полутьму. Освещения с улицы от фонарей и реклам было вполне достаточно, чтобы не потеряться. Эвика пошла вдоль стен, легко прикасаясь к предметам, заново узнавая их. Возле лестницы, ведущей в мансарду, остановилась, прислушиваясь к ощущениям.

Волнение владело ею. Ощущение, что разгадка близка, стало почти уверенностью. Она медленно поднялась по лестнице, мягко толкнула дверь и вошла в спальню.

Уличный свет сквозь скошенные потолочные окна падал в комнату широкими прямоугольниками, наполняя её чем-то потусторонним и пугающим. Эви отстранённо подумала, что ночью в окнах должны быть звёзды, но тут же удивилась себе — что за странная мысль, откуда им взяться над мегаполисом? Внимание её привлек мольберт, на котором мягко светился квадрат холста. С гулко бьющимся сердцем Эвика подошла ближе.

Она ещё не узнала свою последнюю картину, а в ушах вместе с током крови уже грохотало какое-то слово. Эви не сразу осознала, что сама произносит его — сперва шёпотом, а после в голос, всё громче и громче.

— Тадеш… Тадеш! Та-а-ад!!

Словно волшебный пароль, названное имя сняло все препоны, и воспоминания хлынули на неё неудержимым потоком.

Эвика тонула. Сумеречная комната наполнилась тенями недавнего прошлого. Искренняя страсть и ужас потери, счастье и горе, доверие и предательство — как всё это уместилось всего лишь в год? Тадеш… Аш… любимый, единственно нужный и желанный мужчина… И сын, которого она родила, держала у груди, целовала крохотные пальчики, нежила, не спала ночей, видела, как в неразумном младенце за несколько месяцев высветился чудесный умный мальчик… И его отобрали, не считаясь с её чувствами! Украли саму жизнь! Было — всё. В одном этом годе было всё. И что осталось? Ничего. Ничего!! Как жить теперь, зачем?!

Эви не слышала ни заполошных звонков на мобильный, ни — вскоре последовавших — в дверь, ни отчаянных криков Магды, умолявшей открыть. Даже звуки ломаемой двери не беспокоили её — она старалась удержаться в круговороте своих воспоминаний, не потерять их, не потеряться вновь. Пусть страшные, пусть отнимающие надежду, но они принадлежали ей, а она — им. Только в них у неё оставались любимый муж и сын. А больше ничего и не было нужно, вот что…

После снятия реактивного психоза Павел на протяжении полугода пытался нормализовать состояние Эвики Новотной, но, несмотря на лечение и сеансы психотерапии, она не видела грани между реальным миром и собственным вымыслом и продолжала утверждать, что провела целый год на другой планете в некоем мире демиургов, являвшимся прообразом нашего. Псевдореминисценции были настолько красочны и детализированы, что доктор Крал не единожды ловил себя на том, что с увлечением слушает её рассказы. Тяготение к Эви в нём не угасло, но он хорошо понимал, насколько сейчас она далека от него и здраво оценивал свои шансы как бесперспективные. Однако даже такая горькая любовь согревала его, открывала что-то новое в давно и, казалось бы, хорошо изученной им самим персоне Павла Крала, поэтому он не спешил избавляться от чувства.